Юрий Петухов - Тайны древних русов

Имеется и ещё множество всевозможных слов и производных от рассматриваемого корня. У нас нет также основания отвергать возможность происхождения от индоевропейского «деиво» и таких основных в любом языке понятий, в том числе и в славянских, например русском, как «деяти», «деяние», «дей−» и пр. Ни о каких, разумеется, поздних заимствованиях речи быть не может, обойдёмся без самогипноза и постараемся избежать воздействия гипнотизеров внешних.

Итак, Див, Диво — изначальное славянское верховное божество, обладающее всеми соответствующими регалиями и способностями и, что особенно важно для понимания глубочайшей архаичности образа, дающее возможность любоваться всем поднебесным миром. Не занесённое, в отличие от богов античных или древнеиндийских, письменами на бумагу, оно со временем уступало место божествам более молодым, а скорее всего, своим же собственным ипостасям. То есть, божество оставалось тем же самым, но его уже превозносили (или кляли) под другим или другими именами.

Это небольшое отступление мы сделали для того, чтобы стало понятным, в какой степени сохранялось изначальное у разных народов и было ли оно у них изначальным или же попало к ним чуть-чуть — этак на тысячу, а то и на две-три тысячи лет — попозже. Ведь, что важно понять, народы, вышедшие из единого материнского индоевропейского лона, являются братьями. Но всё-таки одни «народились» пораньше, другие попозже, а третьи, возможно, так и оставались если не в самой материнской утробе, то где-нибудь поблизости от «мамаши» и, что пока для нас ещё совсем невероятно, возможно, были самим материнским народом.

Латыши, например, уже в большей степени исказили первоначальное звучание — их бог звался «дебес». Римляне звали божество «деус». А день у них назывался «диес», и здесь трудно на первый взгляд определить, что ближе к истоку — латинский вариант или русский «день», но то, что корень один, бесспорно. Древние исландцы своего бога, а точнее, богов, звали «тивар», лувийцы — «тивас», «тинат», хетты — «сиват». Последние формы уже совсем близки к славянскому «свет, свят», уходящему в ту же индоевропейскую древность, к тому же корню.

Слава богу, некоторые исследователи пока ещё не имеют смелости сообщить нам о том, что, дескать, «свет-свят» славяне позаимствовали от хеттов или лувийцев, хватает у этих «привносителей» благоразумия, ведь по их хронологии, славяне появились не раньше двух тысяч лет назад, а следовательно, с хеттами не соседствовали и заимствовать ничего не могли у вымершего к моменту их зарождения народа.

Не сходятся у этих «исследователей» концы и никогда не сойдутся, ибо схема их есть лжесхема. Что же касается славян и хеттов, скажем, то всё более или менее прояснится, если мы доберёмся до заключительной главы данного труда.

Не сразу узнаешь индоевропейского «деива» и в древнегреческом Зевсе, однако это всё тот же бог, в том же значении — «бог ясного неба». Зевс — божество негреческое, этого не отрицает ни один серьёзный учёный. В основе теонима корень «Зев», а «-с» это типичное позднегреческое окончание. Основная функция Зевса — «дарователь жизни». Мы знаем славянских божеств Жива, Живу, Зиву, также олицетворяющих жизнь. Славянские божества исконны и архаичны. Зевс — персонаж поздней мифологии, олитературенный «греками» архаичный бог. Генезис Зевса очевиден — верховный бог «древних греков» по своему происхождению славянин-рус.

Совсем не похож на «предка» римский Юпитер. Но и он всё тот же «деива», только с приставленным позади «патер», то есть отец: «Иу-патер», как говорили умбрийцы, соседи латиноязычных римлян. Вот как можно скрыться, оказывается. Но приставка «отец», как мы видели по основе мифа, не случайна: в древнеиндийском мы знаем Дьяус-питара — всё того же «отца небесного».

Во многих мифологиях прослеживается мотив супружества неба и земли — этаких древних прародителей, порождающих всё сущее. Женское начало — земля. Это начало «тёмное», даже «чёрное», из её чернозёма или глины рождается всё, вплоть до самого человека. И множество различных обозначений для неё существует в разных языках, разных мифологиях. Почти везде она является «богиней-матерью». И опять тут наиболее близки древнеиндийские, иранские и славянские понятия. Повсюду у этих трёх народов было распространённым словосочетание «мать-земля» во всей полноте этого очень ёмкого понятия. Скажем, авестийцы так и говорили: «мать сыра-земля» (Ардвисура Анахита), подразумевая, как и славяне, под «сыра-сура» влажный слой почвы, плодородный её слой.

Гремели громы, сверкали молнии, шли дожди — в схватке двух начал, светлого и тёмного, мужского и женского, зарождалась сама жизнь. Но герои основного мифа действовали по прямому подобию с отцом-небом и матерью-землёй лишь в самый архаичный период своего существования. Это видно, например, из «Ригведы» — древнейшего индо-арийского сборника гимнов и песнопений, где схватка Индры с Вритрой описывается вполне на «земном» уровне, без проникновения в таинственные сферы. Но уже чуть позже позиции усложняются, мир становится «многоэтажным». И нам надо его представлять.

Итак, дуалистические силы, имеющие архаическое происхождение, начинают действовать в многомерной Вселенной, порождённой уже достаточно развитым сознанием.

Вселенная эта выглядела в упрощённом виде так:

Три горизонта — трёхчленное деление по вертикали со всеми промежуточными деталями. Отсюда три — сакральное число. Три царства, три молодца-сына, три попытки, триада богов, соответствующая, по Ж. Дюмезилю, трём основным социальным группам общества.

Но помимо этого мир, Вселенная имели четыре стороны: юг — север, восток — запад, также противопоставленные друг другу. Отсюда — поклоны на «четыре сторонушки», четыре заговора, четыре страны света, четыре времени года и т. д. Четыре — второе сакральное, или священное, число. Складывая оба первых таких числа, мы получаем третье — семь, а умножая три на четыре, получаем четвёртое — двенадцать. Все эти четыре священных числа постоянно встречаются в сказаниях и легендах самых разных народов, в том числе славянских, русского.

Вот в такой довольно-таки сложной системе координат разыгрываются действия основного мифа индоевропейцев.

Змей хитёр и коварен. Но основная его функция в мифе — похищение-воровство. Существуют три главные линии: воровство коров и быков, похищение небесного огня, Солнца, и затор вод. Во всех случаях громовержец добивается победы: он освобождает угнанных коров с быками, возвращает Солнце на Небо и открывает путь водам, разрушая построенные вероломным врагом плотины. Опять две силы, противостоящие друг другу. Но если одна по-прежнему занимает место на небе, то вторая — это не обитатель земли и тем более не сама мать-земля, а владыка подземного мира, властитель преисподней. Смещение происходит и за счёт того, что громовержец иногда совершает свои подвиги в обличье, близком к человеческому, то есть почти на уровне так называемого культурного героя, не небожителя, но и не человека, а некоего существа, наделённого качествами того и другого, этакого бого-человека. И мотив смешения функций такого рода для нас очень важен.