Цецилия Кин - О Викторе Кине (Предисловие)

Цецилия Кин

О Викторе Кине

(Предисловие)

Среди немногих сохранившихся бумаг Кина есть несколько истрепанных тетрадок в черном клеенчатом переплете. Это дальневосточные дневники 1921-1922 годов. Кое-где чернила выцвели и трудно читать. Много рисунков: тонко заштрихованные портреты - Либкнехт, Люксембург, Верхарн; карандашный гротескный плакат: "Накануне всемирной революции" - поп, царь и буржуй, которых вот-вот сметет с лица земли рабочий... Черновик заявления в Забайкальский областной комитет РКСМ от секретаря Нерчинского укома В.Суровикина: "В связи с семеновскими победами в Нерчинске организуются два партизанских отряда. Прошу Облком отпустить меня в отряд и прислать мне заместителя". В это время Виктору Павловичу Суровикину (Кину) восемнадцать лет, но за плечами у него борьба с белыми и польский фронт; он был политруком 5-й роты 67-го стрелкового полка. Кин берег на память об этом времени пилотку цвета хаки - она сохранилась и сейчас. Проходит несколько месяцев, и новое заявление в Облком: "Прошу снять меня с работы и отправить на фронт в случае, если Япония объявит войну". Это не романтический порыв, хотя Кин всегда был романтиком, это органическая потребность быть на самых трудных участках борьбы за советскую власть. В дневнике есть запись, звучащая почти как лозунг: "Борьба дает больше, чем учеба. Я учусь лучшему и большему, что мне может дать современность, - революции". Это не митинговая фраза, не риторика, а точное выражение того, чем жил и дышал Виктор Кин, это кредо будущих героев его книги и всего замечательного поколения, к которому принадлежал Кин: комсомольцев с восемнадцатого, коммунистов с девятнадцатого или двадцатого года...

Но вот новая тетрадка. На первой странице четкая надпись: Михаил Васильевич Корнев. Это подпольное имя Кина. К сожалению, не сохранилось удостоверение Михаила Васильевича Корнева, напечатанное на шелку: в целях конспирации документы товарищей, направлявшихся для подпольной работы, печатались на узкой полоске шелковой ткани; их зашивали в одежду, и они не прощупывались в случае обыска. Первая запись в дневнике Кина-Корнева не нуждается в комментариях: "Участь моя решена... Никогда, кажется, мои мечты не оправдывались в такой полноте и близости, как сейчас. Соблазнительные образы подпольной работы буквально не давали мне покоя". Те, кто читал "По ту сторону", несомненно узнают интонацию Безайса. Автобиографичность этого образа предельна, порою трудно установить грани между автором дневников и героем книги. Разница только в том, что роман написан через 5-6 лет после дальневосточных событий и Кин, уже более зрелый человек, оглядываясь на себя восемнадцатилетнего, мог сказать искренне, но чуть-чуть иронически: "Мир для Безайса был прост". Значение дальневосточных дневников в том, что это достоверные человеческие документы, которые показывают характер, моральный и интеллектуальный облик, круг интересов в период становления личности будущего писателя.

Кин не оставил законченной автобиографии. Только две полусерьезные, полушутливые странички, написанные много позже. Это уже тридцатые годы, "По ту сторону" - пройденный этап, Кин считает эту книгу своим юношеским произведением, он занимается политической публицистикой и работает над большим многоплановым романом о первой мировой войне. И все-таки в наброске автобиографии легко уловить все ту же интонацию Безайса: "Интересное в моей жизни начинается с 1918 года, когда я с группой товарищей организовал в г.Борисоглебске ячейку комсомола". Полностью автобиографичен отрывок "Мой отъезд на польский фронт". Сын, уходящий на фронт добровольцем, это сам Виктор Кин. Отец, названный в рукописи паровозным кочегаром, а в действительности бывший железнодорожным машинистом, - это отец Кина, Павел Ильич Суровикин. Из различных заметок и черновых записей, сохранившихся в бумагах Кина, видно, какое значение он придавал этому фрагменту, имевшему по существу "программный" характер. Речь, которую должен был бы произнести, но не сумел произнести отец и которую за него произносит автор, - это настоящее "кредо" русского трудящегося человека, испытавшего на своей шкуре все "прелести" капитализма: "Мой отец был средний человек - жертва и материал статистики. Таких, как он, в стране жило несколько миллионов, и он ничем от них не отличался. На его долю приходилось сорок лет работы, шесть лет безработицы и три года фронта - все это он получил сполна".

"Мой отъезд на польский фронт" представляет особый интерес и потому, что в этом отрывке отчетливо звучит лейтмотив, который читатель узнает в римских и парижских записях, во фрагментах романа "Лилль", - не только ненависть (это не то слово), а прежде всего безграничное презрение к буржуазии: "Я - автор, и моим оружием является презрение", - так начинается одна из заметок 1932 года о фашистском режиме Муссолини. Кин был очень цельным человеком - между тем что он писал и как он поступал никогда не возникало противоречий. Когда в Риме его шестилетнему сыну надо было сделать противостолбнячные уколы и мальчик испугался, Кин сказал ему, показывая глазами на врача: "Ты видишь у него фашистский значок? Неужели ты покажешь фашисту, что боишься укола?" Мальчик понял; он вел себя стоически, и Кин, чрезвычайно довольный, немедленно пошел и купил ему в подарок ружье. Тема презрения к врагу, тесно переплетающаяся с темой мужества и бесстрашия, органически входит в поэтику Кина. В этом смысле очень интересны его фельетоны, особенно фельетоны, написанные на международные темы. Кстати, в записных книжках разных лет много чисто профессиональных заметок об искусстве фельетона, и не случайно, так как этот жанр был Кину особенно близок.

Среди записей есть одна лаконичная, но важная для понимания некоторых особенностей стиля Кина: "О том, как мир покрыт пятнами смешного". Кин мгновенно улавливал смешное в таких литературных или житейских ситуациях, когда оно не лежало на поверхности и существовало лишь потенциально. Он реагировал молниеносно, как-то сами собой возникали неожиданные ассоциации, смелые и причудливые, и в самом деле получалось очень смешно. Кин был очень остроумным человеком, но отнюдь не "остряком", - для этого у него был слишком тонкий вкус. Мягкий юмор в жизни, в общении с друзьями, едкая литературная шутка, порою сарказм, потому что он умел видеть не только пятна смешного, но и мелкое, пошлое, грязное, - то, против чего надо было бороться метким и сильным оружием слова. Это были качества, очень важные для газетчика. Его газетная работа началась на Урале: сразу после Дальнего Востока Кин редактировал газету "На смену", писал для нее и рисовал карикатуры. Позднее, в Москве, он был фельетонистом "Комсомольской правды" и "Правды", затем корреспондентом ТАСС в Италии и во Франции, редактором московской французской газеты "Журналь де Моску".