Томи Хуттунен - Оскар Уайлд из Пензы

Русский имажинизм (1918–1924) можно рассматривать как некий несвоевременный дендизм [1] Настоящая статья является второй частью работы, посвященной дендизму в русском имажинизме. Первую часть см. Хуттунен Т. Имажинисты: последние денди республики // История и повествование: Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia IX / Под ред. Г. В. Обатнина и П. Песонена. М., 2006. С. 317–354. послереволюционной эпохи. Если принять точку зрения И. П. Смирнова о преимущественно катахрестическом восприятии мира в русском авангарде, [2] См.: Дёринг-Смирнова И., Смирнов И . Очерки по исторической типологии культуры … → реализм → (…) → постсимволизм (авангард) → … Salzburg, 1982. С. 76–77; см. также: Смирнов И. Катахреза // Russian Literature. 1986. N 1 (XIX). P. 57–64. то имажинистское самопонимание группы как «самозарожденной» и занимание особой позиции представителей старой и новой культур одновременно хорошо с этим восприятием согласуется. Очевидная связь с англо-американскими имажистами-вортицистами ими самими отвергалась. [3] То же самое касается русского кубофутуризма, отталкивающегося от итальянской школы Ф. Т. Маринетти. Любопытно в этой связи, что будущий имажинист, тогдашний эгофутурист и бывший символист Вадим Шершеневич был очень активен, в 1914 г. он переводил манифесты Маринетти и торжественно встречал его в Москве. Наиболее подробно связь школы Паунда с теоретическими рассуждениями Мариенгофа и Шершеневича рассматривается Н. Нильссоном в кн.: Nilsson N. The Russian Imaginists. Stockholm, 1970. P. 15–22. Предшествующие им символизм и футуризм, из своеобразного сочетания которых имажинизм и создан, резко ими отрицались в «Декларации» 1918 г. Дендизм и «уайльдовщина» имажинизма представляют собой остатки минувшей декадентской эпохи.

Анатолий Мариенгоф (1897–1962) в истории литературы известен исключительно как имажинист и историк имажинизма. Юность он провел в городе Пензе, где развивал свой пензенский имажинизм вместе со школьным приятелем Иваном Старцевым. [4] «Имажинизм родился в Пензе на Казанской улице» ( Мариенгоф А. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова / Сост. С. Шумихин. М., 1990. С. 104). См. также: Кобринский А. Голгофа Мариенгофа // Мариенгоф А. Стихотворения и поэмы. СПб., 2002. С. 9; Галушкин А., Поливанов К. Имажинисты: лицом к лицу с НКВД // Литературное обозрение. 1996. № 5–6. С. 55, 62. По всей вероятности, юные пензенские поэты могли познакомиться с интервью вортициста Эзры Паунда по сборнику «Стрелец» в 1915 г. [5] Венгерова З . Английские футуристы // Стрелец / Под ред. А. Беленсона. Пг., 1915. В среде своих «зрелых» московских коллег-имажинистов Мариенгофа потом часто характеризовали как «рожденного с имажинизмом» или имажиниста par excellence. [6] «Ивнев и я были очень близко знакомы с футуризмом; Есенин и Кусиков начали свою поэтическую деятельность безымянно. Только ты один родился вместе с имажинизмом» ( Шершеневич В. Кому я жму руку // Листы имажиниста. Ярославль, 1998. С. 419). См. также: Савич О. Имажинист // Вопросы литературы. 1989. № 12. С. 273. Ср. дискуссионную ст.: Югурта <���Топорков А. К.>. Поэзия и литература // Гостиница для путешествующих в прекрасном. 1923. № 2. С. 17: «Мариенгофа кажется привыкли считать типичным имажинистом <���…> творческий метод у Мариенгофа антиимажинистический…» Это отражается и в его дендизме, которым он выделялся среди друзей, хотя его «отточенные мужественные манеры» даже им самим воспринимались как остатки блеска декадентского дендизма Оскара Уайльда. [7] Как писал о себе и своем дендизме имажинист Мариенгоф, «у этого денди было четыре носовых платка и две рубашки. Правда, обе из французского шелка» ( Мариенгоф А . Бессмертная трилогия. М., 1998. С. 234).

Оскар Уайльд как поэтическая фигура, имморалист, эстет и денди играет особую роль в имажинизме. Его имя и реминисценции из его текстов встречаются во всех основных теоретических работах имажинистов. Вадим Шершеневич использовал в своей главной имажинистской теоретической работе «2x2=5» такую уайльдовскую формулировку как «искусство всегда условно и искусственно». [8] Шершеневич В . 2x2=5. М., 1920. С. 6. В статье «Буян-Остров» (1920) Мариенгоф усвоил концепцию Уайльда из предисловия к «Портрету Дориана Грея» (1891), где тот писал: «Нет ни нравственных ни безнравственных книг. Есть книги, хорошо написанные, и есть книги, плохо написанные. Только». [9] Уайльд О. Полн. собр. соч.: В 4 т. СПб., 1912. Т. 2. Кн. 3. С. 1. Впервые это совпадение было замечено Г. Маквеем: McVay G. The Prose of Anatolii Mariengof // From Pushkin to Palisandriia. Essays on the Russian Novel in Honour of Richard Freeborn. Ed. Arnold Mcmillin. New York, 1990. P. 140–167. Мариенгоф повторяет эти слова, скрывая их за «старой истиной» и не указывая на источник: «Жизнь бывает моральной и аморальной. Искусство не знает ни того, ни другого». [10] Мариенгоф А. Буян-Остров // Поэты-имажинисты / Сост. Э. М. Шнейдерман. СПб., 1997. С. 10. А при удобном сочетании искусства (не знающего разделения на моральное — аморальное) и жизни (где это разделение существует) получается нечто третье — жизнетворческий и дендистский имморализм, т. е. осознанный индивидуалистский отказ от господствующих ценностей, который Мариенгоф перенимает у Уайльда. «Уайльдовщина» имажинистов была анахронизмом, запоздалой модой на эстетствующий дендизм начала века и на Уайльда, ставшего уже достоянием литературной истории после культа декадентов и многих лет «уайльдовщины» символистов. Мариенгофа неоднократно называли «пензенским Уайльдом» [11] В роли «русского Уайльда» Мариенгофа нет ничего оригинального, до него «русскими уайльдами» были, кроме ежедневного соперника по «уайльдовщине» Есенина, Е. Архиппов, С. Дягилев, А. Добролюбов, И. Северянин и др. Стилизация под английского денди была характерна для богемы начала века, как показывает Т. Павлова в своей ст.: Павлова Т. Оскар Уайльд в русской литературе // На рубеже XIX и XX веков. Л., 1991. С. 123–124. См. также: Берштейн Е. Русский миф об Оскаре Уайльде // Эротизм без берегов. М., 2004. С. 26–49. и не только потому, что его жена, актриса Камерного театра Анна Никритина, играла роль пажа в пьесе Уайльда у Таирова. В имажинистском «театре жизни» Мариенгоф играл роль самого Уайльда. Имеет свои основания также упоминаемое в воспоминаниях современников внешнее сопоставление Саломеи из рисунков Обри Бёрдсли и жены Мариенгофа, но в такие биографические аналогии мы углубляться не будем. Пьеса Уайльда «Саломея» (1892) оказалась исключительно важным подтекстом для имажинистского творчества Мариенгофа. Революционная трактовка — отвлеченная и расширенная — воспринимается Мариенгофом положительно. С этой точки зрения неудивительно, что провозглашенный Уайльдом радикальный эстетизм повлиял на имажинистский журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном». [12] Эстетизмом Уайльда увлекался тоже Шершеневич, который перефразирует его теорию и в своих доимажинистских работах. О «прекрасном» Мариенгофа см. также: Марков В. О свободе в поэзии. СПб., 1994. С. 49. Марков связывает его с декадансом и с Бальмонтом (имеется в виду передовая статья Мариенгофа в первом номере журнала и концепция «прекрасного», откуда, согласно Маркову, «один шаг до “Красоты” Бальмонта»).