Газета Завтра Газета - Газета Завтра 901 (8 2011)

нас рады каждый день и каждый час.

любой целитель на руку нечист.

дешёвые слова слетают с губ.

я глуп как семилетний эгоист.

не помню, впрочем, был ли парень глуп.

декабрь 2009 г.

ПОЛЬСКАЯ КАТАСТРОФА ПОД СМОЛЕНСКОМ

машина, распадаясь на куски, взрывается порой довольно громко.

не раз мы были к счастию близки. пришёл апрель. у многих нынче ломка.

пришёл апрель, и люди жгут траву. летят со страшной силой наши годы.

чиновники уродуют москву. слегка тошнит от грёбаной свободы.

посредственность как моль побила русь. проносится весна, мелькают лица.

я выругаться снова не боюсь, как, впрочем, лишний раз перекреститься.

не спросит бог: ты свой или не свой? плоть женскую глазами ест мужчина.

машина издаёт предсмертный вой. за кадром остаётся лишь причина.

обломки приключившейся херни бесформенны. грешна любая форма.

и многих так корёжит, что они готовы кто к чему. и это норма.

апрель 2010 г.

LOS ANGELES

а в небе синем самолёты, вертолёты

и дирижабли... только ангелов не видно.

мне боком вышли предыдущие остроты.

и, не поверите, за ангелов обидно.

зато хлебнул водицы в Тихом океане.

поел какого-то немыслимого хлеба.

то там, то здесь мы то в ловушке, то в капкане.

осточертевший всё разгадываем ребус.

и топчем звёзды на голливудском бульваре,

где застоялся аромат марихуаны.

где негр играет на раздрызганной гитаре.

и вспоминаем наши чокнутые страны,

куда, соскучившись, захочется вернуться.

нам далеко ещё до точки невозврата.

возможно, было бы приятнее свихнуться

и заказать себе мозги аристократа.

"мозги забиты в том числе полезной хренью"...

в России ждут меня успех и процветанье.

навряд ли спутаешь деленье с умноженьем.

и легче лёгкого — сложенье с вычитаньем.

в калифорнийском небе вороны с орлами

картинно кружат. впрочем, ангелов не видно.

почти поверил обещаньям и рекламе...

для мексов — рай. и лишь за ангелов обидно.

июнь 2010 г.

***

навряд ли Третий Рим, но Вавилон…

утихла новогодняя шумиха.

опять приснился мне огромный слон,

что давит искривлявшееся лихо.

к взаимной, впрочем, радости сторон.

январь 2011 г.

***

полным-полно заштатных графоманов.

бездарных графоманов до хрена,

слагающих стихи довольно рьяно.

Россия — просвещённая страна.

безумно плодовиты, паразиты.

но всем придётся гнить в земле сырой…

лишь я почти молчу. почти элита.

почти красавец, гений и герой.

январь 2011 г.

НИКОЛАЙ РУБЦОВ СДАЕТ ГОСЭКЗАМЕН ПО МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЙ ФИЛОСОФИИ. ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ (СЛЕВА НАПРАВО): ДОЦЕНТ ЗУРБАБОВ, ПРОФЕССОР ПИМЕНОВ, ДОЦЕНТ ТАРАН-ЗАЙЧЕНКО. ПУБЛИКУЕТСЯ ВПЕРВЫЕ.

ВОТ ОН, СЕРЫЙ БЛОКНОТ,которому сегодня почти пятьдесят… Можно только тихо удивиться и вздохнуть, — сколько лет минуло… Как в песне поется: " Мои года — мое богатство.."

Как хорошо, что он есть, этот блокнот! Прекрасны молодые строки его первой страницы: "Рано утром приехал в Симферополь, взял билет. Зашел к Орлову. Уговорил его на "скачок" в Москву. Сутки в поезде. В Москве остановились в общежитии Литинститута у Рубцова. Жили три дня. Днем Орлов "тралил" редакции, добывал деньги за опубликованные стихи. На радиостанции "Юность" взяли два моих небольших рассказа. Вечерами — точнее, каждый вечер — стихи, песни, ну и, конечно, всё это под какое-то грузинское вино".

Старый, добрый блокнот! Он ободряет меня. Хотя сегодня, слава Богу, и без записей в нем "…я помню явственно, до слёз" всё, что происходило тогда, в шестьдесят третьем году.

…Я СЛУЖИЛ В ЗЕНИТНО-РАКЕТНОМ ПОЛКУ,прикрывавшем областной город Крыма, а мой товарищ Володя Орлов — жил в этом городе и был детским, крымским поэтом и с семьей жил на литературные заработки. Что это означало, мог понять только тот, кто сам пробовал жить и перебиваться "вольными хлебами"… Часто публиковался в "Мурзилке", "Пионере", всевозможных календарях и сборниках, изредка выпускал тоненькие, но отдельные книжки. Володя Орлов — темноглазый, толстенький, веселый, много работал. В южном областном городе он, при желании, мог бы найти себе какую-то постоянную работу. Ну, это вечный разговор! Мог бы, но как истинный поэт, как вольная птица — выше сытости ценил личную свободу. Вот почему только такого друга можно было с полуоборота, с внезапного приезда увлечь, уговорить на поездку с собой в Москву и в края неизвестные… Только такой мог выслушать и зажечься, снять с семейной сберкнижки чуть ли не последние деньги, позвонить жене: "Я уезжаю со Славой Шурыгиным искать могилу отца… Какого отца? Славиного отца, который в войну погиб на Смоленщине. Думаю, что денечка на четыре. Заодно в Москве, в издательствах свои поплавки проверю!"

Ну, а дальше всё, как в блокноте: сутки в поезде и трое в Москве. Была почему-то у Орлова в день нашего приезда в столицу какая-то абсолютная уверенность, что Рубцов здесь, но не на лекциях в Литинституте, а в общежитии, что на улице Добролюбова, 9 дробь 11.

Искали недолго. Какой-то длинноволосый взлохмаченный студент сориентировал нас: "Посмотрите, на втором этаже, направо. Комната у окна!" Нашли эту угловую комнату, постучали. Из-за двери услышали: "Заходите! Не заперто." Зашли.

Худощавый. Лысоватый, с острыми темными глазами парень примерно нашего же возраста, похоже, только то и делал, что сидел на краю кровати и ждал нас.

Легко и радостно поднялся навстречу Орлову. Обеими руками пожал его руку. Орлов назвал меня. Я был в офицерской форме, и моё появление Рубцова слегка удивило. Тем не менее, он сказал совсем по-военному: "Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!"

Так мы познакомились. Потом, когда, оставив свои нехитрые пожитки, мы ездили по Москве, Орлов сказал: " Рубцов — талантливый поэт. Вечером сам услышишь. Печатают его пока не часто, но он будет очень известен…"

Сегодня уже нет в живых Владимира Орлова, но я благодарен ему за то, что он познакомил меня с Николаем Рубцовым.

Те три вечера в общежитии Литинститута никак нельзя отнести к заурядным застольям молодых свободных мужчин. То были литературные вечера. Меня удивили его стихи. Ведь уже тогда им были только что написаны: " Видения на холме", "Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны…", " Я уеду из этой деревни…" "Тихая моя родина…"

Володя Орлов читал свои стихи. Ёмкие, озорные. Рубцов шутил и хвалил. Сказал, что тоже когда-нибудь что-то для детей напишет… (и, действительно, написал. Немного, но как!)

Появилась гитара, и я попытался что-то спеть, но не очень-то шло, я вдруг почувствовал, что мои военные стихи и мелодии — совсем не тот уровень, хотя товарищи мои слушали и искренне подтягивали. Потом гитару взял Рубцов и стал петь под неё свои песни. Задорную "Стукнул по карману — не звенит!.." Еще какие-то песни. Не помню точно, в тот ли раз или когда-то позже — "В горнице моей светло…" (Не нынешняя, современная мелодия, которую сегодня все знают и поют, а его, рубцовская! Помню её до сих пор...) Пел он чаще тягуче, но были песни и резкие, надрывные. Тогда по струнам Рубцов бил так, что казалось они вот-вот не выдержат и оборвутся. Певец он был не сильный. Но свои стихи читал с чувством, то набирая голосом высоту, то снижая её. Смысл доносил без труда — чем почти всякий раз поражал нас.