С. Муратов - ТВ-эволюция нетерпимости

Одним словом, каков народ — таково и телевидение. Несовершенное вещание отражает несовершенство общества.

Перемены, происходящие на экране, раскололи эфирных работников надвое. У одних обездуховленный телепейзаж вызывал ощущение стихийного бедствия. У других — чувство исторической неизбежности. Собственные доводы казались сторонникам коммерческого вещания неопровержимыми, а электронные коммуникации — поворотным пунктом в истории мировой культуры.

К вопросу об историческом прецеденте

«Природный француз, который в своих сочинениях не обнаружил ни одной высокой мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины, у которого сердце холодное и немое существо, как устрица, а голова — род побрякушек, набитый гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея…», — оценивал Александра Пушкина его современник и вечный противник Фаддей Булгарин. [46] Д. Гранин . Священный дар. // Новый мир. — 1971. - № 11. - стр. 195 Знаменитый роман Булгарина «Иван Выжигин» имел успех, какого не имело ни одно произведение Пушкина. Говоря сегодняшним языком, это был бестселлер.

Читающая Россия середины 30-х годов прошлого века упивалась стихами Бенедиктова. Учителя гимназий задавали их своим ученикам, приезжие франты из Петербурга хвастались, что им удалось заучить наизусть его только что написанные строфы. «Каков Бенедиктов! — писал из ссылки в Сибири декабрист Николай Бестужев. — Откуда он взялся со своим зрелым талантом? У него, к счастью нашей настоящей литературы, мыслей побольше, нежели у прошлого Пушкина, а стихи звучат так же». [47] Л. Гинзбург. О лирике. — 1974. - стр. 107–108

«Влияние Пушкина на общество было ничтожно, — сожалел Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями». — Общество взглянуло на него только в начале его поэтического поприща, когда он первыми молодыми стихами своими напомнил было лиру Байрона. Когда же он пришел в себя и стал наконец не Байрон, а Пушкин, общество от него отвернулось». [48] Н.В.Гоголь. Собрание сочинений в 7 томах. — 1986. - том 7. - стр. 317

С точки зрения рейтинга популярность Пушкина, действительно, можно считать ничтожной. Последние три тома его сочинений появились в 1841 году в количестве 218 экземпляров. 7000 экземпляров того же «Выжигина» свидетельствовали о том, что Булгарин был удостоен народного признания в десятки раз большего. /Не менее удивительна была и плодовитость Булгарина — 32 тома романов, повестей и рассказов, 6 томов сочинений «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях», 56 томов журнала «Северный архив», 80 томов «Северной пчелы». И это не считая всевозможных проектов и докладных записок в III отделение/.

Но кто сегодня читает стихи Бенедиктова и романы Булгарина?

А ведь «народный» Бенедиктов и «народный» Булгарин вполне соответствовали системе доводов, согласно которым «народ нуждается в развлечениях», а «люди хотят читать именно то, что хотят читать». Что же касается довода об отсталом российском народе, то в те годы он прозвучал бы настолько убедительнее, чем в наши дни, что только отсутствием тезиса «защиты от умников» можно объяснить появление в русской литературе Пушкина.

Не менее важно для нашей темы и то, что в прошлом столетии вся литература была коммерческой, и большинству издателей было мало дела до будущей славы произведения. Для коммерческих издателей куда важнее успех у нынешнего читателя. Самая лучшая книга — самая читаемая сегодня. Так что они охотно готовы отдать всего Пушкина за Булгарина с Бенедиктовым. Самая популярная, /а, значит, и самая «народная»/ книга прошлого века в России — «Повесть о приклю-чениях английского милорда Георга и о Бранденбургской маркграфине Федерике-Луизе с присовокуплением истории бывшего турецкого визиря Марцимириса и сардинской королевы Терезии».

Книга была переиздана 97 раз!

Произведения высокой культуры /даже те, что со временем станут классикой/, для современников чаще всего — отшельники. Культура всегда вынуждена себя отстаивать в мире бизнеса. Она неуклонно пытается двигаться вверх по лестнице, которая столь же неуклонно стремится вниз.

Этот поединок воспроизводится заново с каждым веком. У него нет ни финала, ни, тем более, счастливой развязки. В этом легко убедиться на примере двух передач.

Выгородка первой /«Национальный интерес», декабрь 1997 года/ представляла собою амфитеатр с двумя трибунами, где располагались гости с полярными точками зрения — представители «традиционного» писательского клана и, так сказать, писатели «от коммерции» «Писательское дело, — говорил Фазиль Искандер. — это, во-первых, воля к добру. А второе — воля к добру, выраженная в пластической форме. Все, что не входит в это двойственное понятие — это не писательство. Это — чтиво».

«Я — не писатель, — тотчас отозвался представитель второй трибуны, — Я — изготовитель того, что вы называете «чтивом». Мы путаем литературу как потребность писать и литературу как коммерческое явление».

«Коммерция в издательском деле — это что?» — обратился ведущий Дмитрий Киселев к директору возникшего в последние годы, хотя и очень популярного, издательства. «Это — когда книга, которую ты выпускаешь, — продается, — ответил тот. — Писателю говорить “я написал хорошую книгу” не скромно. Только издатель знает вкусы и знает, что надо публиковать и что нет».

«Когда продают мыло, то продают чистоту. Когда продают пошлую книгу, продают болезнь души. Что, деньги не пахнут?» — резко переспросил Д. Киселев, предпочитающий лобовые вопросы дипломатическим. — «Дело не в деньгах. Если книга интересна, она нужна людям». — «Вы издадите все, что будет куплено?» — «Я издам все, что интересно читателю. Детективы. Женские романы…». — «Те самые — в глянцевых обложках у книжных коробейников?» — «Да, те самые, которые выходят стотысячными и миллионными тиражами… Маринина, Леонов, Корецкий, Головачев…»

«Смешно слышать, — не выдержал Виктор Ерофеев с трибуны «настоящих» писателей. — Есть бургунские вина и есть «Солнцедар». Для этого и существуют критики, чтобы объяснить, что «Солнцедар» — яд…».

«Прививать вкусы — одна задача. Но заниматься цензурой, гово-рить что все дебилы — читают черт-те что… Мы занимаемся необольшевизмом, — последовала ответная реплика главного редактора «Нового литературного обозрения», — Нынешняя эпоха при всех ее безобразиях, позволила людям писать, что они хотят, и читать, что они хотят»

«Вот вы издаете все, что читают, — обратился Киселев к коммерческой трибуне, — Но часто это игра на низких инстинктах, игра на понижение. Вы выбираете низкое в отличие от высокого. Все ниже и ниже…». — «Я выбираю те инстинкты, которые мне самому близки, — возмутился бородатый автор крутых детективов. — Можете считать их низкими. Приятель подсчитал — у меня в романе выдавлено 27 глаз. Я сам такое читаю с удовольствием. Богам — амброзия, а козлам — капуста».