Лев Безыменский - Человек за спиной Гитлера

Ввиду такого угрожающего развития событий на фронте Борман принял меры для скорейшего перенесения ставки из Берлина на Оберзальцберг. Еще во время совещания он поспешно вышел из комнаты и приказал, чтобы к нему в бомбоубежище явился оберштурмбаннфюрер СС Эрих Кемпка. Кемпка был личным шофером Гитлера и начальником гаража рейхеканцелярии. Борман вместе с Кемпкой подобрал колонну автомобилей, которые должны были перевезти Гитлера и его личный штаб на Оберзальцберг. Для этой цели было выделено около 15–20 больших вездеходов, несколько автобусов и около 10 грузовиков. Для Гитлера предназначался бронированный автомобиль. Кемпка затребовал из арсенала в Шпандау два бронетранспортера. Линге велел упаковать все личные вещи Гитлера, кроме одежды, которую он носил каждый день».

Насколько интенсивно Борман планировал «исход» из Берлина, можно увидеть из документов, которые были найдены советскими солдатами в бункере имперской канцелярии. Это были шифротелеграммы, которые из Берлина передавались по радио в баварский Оберзальцберг. О чем же писал Борман и о чем ему докладывали?

21 апреля, 08.59

Борман запрашивает — удачно ли произошла посадка «передовой команды» в Оберзальцберге?

09.30

Борман просит прислать ему «лекарство». [19] Яд?

19.30

Хуммель докладывает Борману о трудностях размещения ввиду большого числа прибывших в Оберзальцберг.

19.50

Баур предупреждает, что в 21 час на аэродром Нейбиберг должна прибыть машина.

21.48

Фридрихе докладывает Борману о наплыве «знатных беженцев» в Баварские Альпы.

23.07

Он же передает просьбу гаулейтера Хофера о закрытии границы «для иностранцев».

22 апреля, 00.43

Борман требует держать радиостанции в Мюнхене и Оберзальцберге в постоянной готовности.

08.49

Борман требует прислать в Берлин «минеральную воду, овощи, яблочный сок и почту».

09.35

Он же передает Хуммелю право командовать на Оберзальцберге, «ежели я выйду из игры».

17.45

Борман передает Хоферу, чтобы он действовал по своему усмотрению, «так как управлять отсюда невозможно».

17.55

Гаулейтер Райнер докладывает, что на Адриатическом побережье все в порядке и «политические силы» находятся в боевой готовности.

Таковы были шифрованные телеграммы, шедшие из Берлина в несуществующую «альпийскую крепость» и обратно и свидетельствующие, что Борман продолжал заботиться о будущей базе и соответственно ориентировал других. Готовился он к своему возможному бегству: об этом свидетельствуют две телеграммы. Одна из них была отправлена в 15 часов 01 минуту 25 апреля:

«Прикажите Коллеру в любом случае в следующую ночь прилететь на одном из скоростных самолетов Баура в Рехлин».

Через 17 минут — в 15 часов 18 минут 25 апреля — ушла другая шифровка:

«Обеспечьте при помощи полицейского радио и других средств, чтобы авиационный генерал Каммхубер максимально быстро прибыл через Рехлин к фюреру. Он получит дальнейшее задание. Борман».

Но задания так и не были даны.

ДНИ: 21 апреля — 26 апреля

Суббота, 21 апреля

Утром, отлет Путткаммера и основной массы.

До обеда — начинается артобстрел Берлина.

Воскресенье, 22 апреля

Фюрер остается в Берлине! Вечером — Шернер в Берлине.

Понедельник, 23 апреля Вторник, 24 апреля

Ген. Вейдлинг назначен комендантом обороны Берлина.

Среда, 25 апреля

Геринг исключен из партии! Первый крупный налет на Оберзальцберг.

Берлин окружен!

Четверг, 26 апреля

Гиммлер и Иодль задерживают дивизии, марширующие нам на выручку!

Записи в этом разделе дневника кажутся противоречивыми: 21 апреля дается команда на отлет адъютанта Гитлера и основной массы сотрудников ближайшего окружения фюрера из Берлина. А 22-го Борман записывает: «Фюрер остается в Берлине». В своей шифровке на «Бергхоф» он подтверждает утром 22-го, что «Волк» (такова была партийная кличка Гитлера в 20-е годы) остается здесь, так как только он может овладеть положением, если это вообще возможно».

Колебания действительно были: один из чиновников канцелярии фюрера записал, что еще вечером 20 апреля было дано распоряжение всем чинам высших имперских учреждений вылетать на юг. Позже выяснилось, что вылеты затруднены, следует ехать поездом или автомашинами. На утреннем совещании 21 апреля Гитлер заговорил по-другому. Гюнше и Линге свидетельствуют:

«Военное совещание (21 апреля. — Л.Б.) было назначено на 12 часов. Это было самое короткое совещание за все время войны. У многих лица были искажены. Говорили приглушенными голосами, повторяли один и тот же вопрос: «Почему фюрер все еще не решается покинуть Берлин?»

Гитлер вышел из своих комнат. Он сгорбился еще больше. Лаконично поздоровавшись с участниками совещания, опустился в свое кресло. Кребс начал докладывать. Он сообщил, что положение немецких войск, обороняющих Берлин, еще больше ухудшилось. На юге русские танки прорвались через Цоссен и продвинулись до окраины Берлина. Тяжелые бои идут в восточных и северных предместьях Берлина. Положение немецких войск, стоящих на Одере к югу от Штеттина, катастрофическое. Русские танковыми атаками прорвали немецкий фронт и глубоко вклинились в немецкие позиции.

Гитлер поднялся и наклонился над столом. Он стал водить по карте дрожащими руками. Внезапно выпрямился и бросил цветные карандаши на стол. Он тяжело дышал, лицо налилось кровью, глаза были широко раскрыты. Отступив на один шаг от стола, он закричал срывающимися голосом:

— Это ни на что не похоже! В этих условиях я больше не в состоянии командовать! Война проиграна! Но если вы, господа, думаете, что я покину Берлин, то глубоко ошибаетесь! Я лучше пущу себе пулю в лоб!»

Можно было понять, что даже для потерявшего контакт с реальным миром фюрера трудно было надеяться на возможность изменить ход событий, если он переберется из Берлина в Баварию. Гитлер едва ли мог рассчитывать на какие-то войска: он лучше других знал, что никакой «альпийской крепости» не существовало и группа армий Шернера, действовавшая в Чехословакии, не имела реальной возможности пробиться на запад, в Баварские Альпы. Действительно, впоследствии были обнаружены записи таких высказываний Гитлера в беседах с Борманом: «Совершенно бессмысленно сидеть на юге, ибо там у меня не будет ни влияния, ни армий. Я сидел бы там лишь с моим штабом. Южногерманский и австрийский горные районы я смог бы удержать, если бы можно было удержать Италию. Но там командование заражено пораженчеством…» И еще: