Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2004)

Трюк четвертый: уличайте погромче противную сторону в том, в чем она, возможно, готова уличить вас. Так, газеты регулярно пишут о том, как тяжело евреям выехать из СССР, где “режим нарушает права человека”. Но почему-то сообщение о том, что полицейские-янки до смерти забили ни в чем не повинного мексиканца и получили за это один день тюрьмы (см. “Нью-Йорк таймс” за 31 октября), помещается на последних страницах — без всяких выводов или рассуждений о соблюдении прав человека в самих Соединенных Штатах.

Трюк пятый: поворачивать дело таким образом, чтобы обыватель хватался за свой карман. Так, когда в Нью-Йорк приезжал Кастро, газеты писали: для охраны “кубинского диктатора” потребовалось несколько сот полицейских и агентов секретной службы. “С учетом выплаты сверхурочных это обойдется городу в 2 млн долларов. И поскольку у федерального правительства нет намерения покрыть эти расходы, деньги на охрану Кастро пойдут из кармана налогоплательщика…” Обыватель взбешен: почему он должен платить за “диктатора”? За коммуниста? И невдомек ему, что платить он должен за то, что сволочные порядки в его собственной стране требуют максимальных забот ради обеспечения минимальной безопасности, на которую имеет право всякий иностранный государственный деятель…

Но основной трюк: изо дня в день шпигуют мозги обывателя своим пониманием истории. Все, что они пишут об СССР, об Октябрьской рево­люции, о Гражданской войне — целенаправленный пропагандистский трёп…

Если не поддаваться на дурилки, ясно, что главный вопрос истории — кто будет определять духовное состояние человечества и его отдельных национальных общин. Увы, не с нашим образованием понимать то, что эко­номика, социальная организация и производственные связи, законо­дательная база и проч. — это уже следствия.

Решает реальная власть зримых и (преимущественно) незримых ано­нимных сил. Они паразитарны, и чтобы мимикрировать с успехом, им нужна парази­тарная среда. Отсюда — весь разноликий и разномастный вал разло­жения (мафиозные семьи, их обслуга, пьянство, разврат, педерастия, нарко­тики, карты и прочее, и прочее)…

При более внимательном подходе выясняется, что все мы живем вне исторической жизни, ибо до сих пор не понимаем смысла истории, не видим определяющих сил, не вычленяем их политики и технологических трюков ее осуществления…

1 ноября

Человек подвержен искушениям. И хотя меня, к примеру, не купить, не соблазнить западным “раем”, не привить идеи антинародные и антина­циональные, не толкнуть против интересов родного государства, но и у меня есть сомнения. Сомнения иного плана: а все ли готовы у нас на борьбу за идеалы и на защиту этих идеалов? Готовы ли те, кто прежде всего обязан это делать? Я вижу гниль и плесень не только среди писателей, издателей, простого народа, но и среди всесильных вельмож, — сколько их прошло возле моей судьбы, обнажая примитивность, тупость и мелкие интересы!

Во время второго или третьего приезда в США мне посчастливилось несколько раз “погулять” вне пределов представительства с одним очень и очень важным чином советской внешней разведки. Он покорил меня своей эрудицией, масштабом понимания проблем. Из первых же его слов я понял, что он хорошо знал мою биографию.

Мы разговорились на темы литературы, и на его нетрадиционные замеча­ния я отвечал нетрадиционно, все же по привычке допуская, что он может провоцировать или проверять. Но он, конечно, не провоцировал и не про­верял. Этому честнейшему человеку было очень тяжело носить в себе знания, которые, по всей видимости, больше никого не интересовали, не вписыва­лись в стандарты нашей догматики.

— Ничего не будет, — грустно сказал он, — мы проиграем и уже проиг­рываем.

— Но почему? — Я был ошеломлен.

— Потому что мы умные только абстрактно, практически мы более глупые, более близорукие и не знаем своих подлинных врагов. Как и несчастные американцы. Как и весь мир — завтра. Мы ищем противников в “акулах империализма”, фашистах, полицаях… Американцев пугают звезд­ными пришельцами, “коммунизмом”, мафией, размножением китайцев и негров… Кто не знает о своих врагах, тот не может проводить эффективной политики — это азы социологии.

— Без войны нас погубить не смогут. А война — тут мы более живучи, — возразил я.

— И потому нас погубят именно без войны, — усмехнулся он. — В этом вся сатанинская хитрость… Нас сохранят для другой войны…

Это одно из очень важных преимуществ дипломатической работы — встречи с наиболее яркими представителями национальной элиты, — сколько я перевидел крупнейших политиков, космонавтов, ученых, музыкантов, литераторов, хирургов и прочих! Но это богатство нужно уметь использовать. Это такое богатство, которое при неумелом обращении способно дотла выжигать живые ростки собственной судьбы.

Помню свое беспокойство и — предощущение гигантской тайны, которая вдруг начала выявлять свою противоестественную закономерность и свой смысл.

— Да разве это все не противостоящие силы?

— Противостоящие, — кивнул генерал. — Но вся беда в том, что эти фетиши, эти навязанные условные понятия призваны маскировать главное, мимо чего мы идем и проходим. Мы считаем себя великими строителями на том основании, что готовы по утвержденным чертежам делать из досок бревна…

— У нас передовая идеология, — сказал я.

— Передовая, — согласился он. — Как букет пожеланий, наивной веры и программирования… Но, строго говоря, у нас нет идеологии как программы действий ради победы. Подлинная идеология обнажает цель в настоящем, позволяя каждому гражданину беспрепятственно защищать устои националь­ного и государственного быта. Мы же только клакёры и резонёры пустячко­вого вздора…

Не воспроизвожу всего потрясшего меня разговора. О главном я уже сказал. И это главное — что мы обречены и что у нас нет духовного оружия — просто душило меня.

Я смутно чувствовал, что в чем-то он был очень прав, этот генерал. Наш более человечный, более достойный строй не выявлял своих преимуществ даже там, где не требовались ни средства, ни решения. Бюрократизм и рутина становились все более неодолимыми, будто какая-то тайная и сплоченная группа усердно трудилась над тем, чтобы весь наш государственный и общественный организм превратился в груду ржавого железного хлама. Народ все большую часть своей созидательной энергии расходовал на химеры и вздорные затеи.

Как-то уж очень стало понятно, что вся эта ооновская система — более театральное зрелище и бизнес для политиканов, нежели живой организм выявления вектора настроений и соответствующего действия мировой семьи.

Каждая сессия Генеральной Ассамблеи, в которой я участвовал, начиналась с закрытой встречи министра иностранных дел А. Громыко с Д. Рокфеллером, гроссмейстером могущественного мирового клуба. Мы ничего не знали о фактическом смысле и содержании этих встреч и, как люди порядочные, считали, что нам и не положено знать об этом.