Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)

* * *

Паттерсон ответил на звонок сразу. Да, да, он свободен. Готов встретиться, где угодно. В парке Пратер, так в парке Пратер. Через двадцать минут? О’кей.

— Послушай, Джон. У меня к тебе небольшая просьба. У меня и у моего гостя — секретаря ЦК. Ты, наверное, слышал, что после вчерашней встречи Горбачева с журналистами по городу пошли разные слухи и спекуляции. Его неправильно поняли. Он ничего особенного не говорил. Правда, Джон. Он только что назначен. Зачем ему эти приключения? Как секретарь ЦК по сельскому хозяйству может выступать против колхозного строя? Это же основа сельского хозяйства СССР. Утка это. Сегодня ее опубликуют, а завтра она умрет. Кому это надо? Зачем вам ссориться с новым и перспективным руководством в ЦК? Да, честно говоря, и мне как послу вся эта история была бы весьма некстати. Глупая история, согласись...

— Пожалуй, ты прав, Александр, — ответствовал Паттерсон. — Но я слушал пленку. Он действительно сказал это и еще больше. Как ты понимаешь, я не один слушал. Это сенсация. Отнять у журналистов сенсацию — это очень трудно. Очень.

— А ты постарайся. Надо все же думать не только о сенсациях, но и о будущем. Оно важнее. Во всяком случае, я тебе был бы очень признателен. И он тоже. Я до сих пор ведь ни о чем тебя не просил. Сделай мне одолженье в личном плане.

— Хорошо, — кивнул Паттерсон. — Я постараюсь все уладить. Но у меня для тебя есть тоже маленькое сообщение. Ты откровенен со мной, и я буду с тобой откровенен. Нам будет трудно быть друзьями, если нам будут мешать. Мне так кажется. Поэтому тебя, наверное, через пару недель пригласят в австрийский МИД и попросят, чтобы ваш советник Мышкин уехал домой. Он уже давно сидит в Вене. Ему пора. Мы не будем делать скандала. Пусть он уедет сам. Думаю, что тебе он тоже не очень нравится.

— Ты понимаешь, Джон, что я не могу сказать тебе “да”, — глядя в сторону, промямлил Тыковлев. — Но, в конце концов, это дело австрийских властей, кто им нравится в Вене, а кто — нет. Об одном, однако, попрошу. Дайте мне сначала уехать в отпуск. Пусть австрийцы объясняются с Мукаровым.

— Идет, — ответил Паттерсон. — Уходи в отпуск. А что до Мукарова, то должен сказать, что он нам тоже неприятен. Больно задирист. Коммунистический ортодокс, человек, чуждый новому мышлению. Так у вас, кажется, сейчас критический взгляд на социализм стал называться? Сам молодой Громыко брошюры про новое мышление писать начал. Отрадное явление. Но для нового мышления старые кадры не годятся. Правда?

— С Мукаровым я обещаю разобраться, — улыбнулся Тыковлев. — Он не опасен. Он просто думает, что умнее и опытнее меня. Такое часто наблюдается у советников-посланников, если они не очень сообразительны. Я его выдвину куда-нибудь на ответственный пост в Москву. Это будет нетрудно сделать.

Мукаров встречал на улице перед подъездом к посольству. Открыв дверь и помогая Тыковлеву выбраться из машины, мрачно сказал:

— Через каждые пять минут звонят, ответа требуют. Что делать будем?

— Ничего не будем. Позвонят-позвонят и перестанут. Не волнуйся, — Тыковлев покровительственно похлопал Мукарова по плечу. — Зачем им утки публиковать? Себе дороже.

И, почувствовав немой вопрос во взгляде Мукарова, добавил:

— Думаю, что все улажено.

С этими словами Тыковлев заковылял наверх по гранитной лестнице, оставив стоять у машины опешившего Мукарова.

— Алексей, — наконец пришел в себя Мукаров, — куда это вы ездили?

— В Пратер. Он там на лавочке посидел со своим американцем.

— А-а, — неопределенно протянул Мукаров, но вовремя остановился, решив, что от комментариев лучше воздержаться.

* * *

Мукарова держали долго в приемной министра на седьмом этаже МИДа. Андрей Андреевич был занят. То и дело у старшего помощника Василия Георгие­вича на столе загоралась красная лампочка.

— По первой вертушке говорит, — многозначительно изрекал Василий, по прозвищу Темный, и вздыхал, как бы выражая сожаление то ли по поводу того, что заставляет Мукарова ждать, то ли по причине того, что ходят тут всякие бездельники и от государственных дел отвлекают.

— Так ты, Коля, все же скажи, с чем ты из Вены приехал, — сказал Василий, закуривая.

— С приветами тебе и всему доблестному секретариату, — напряженно улыбнулся Мукаров.

— С приветами? А где же эти приветы? — деланно удивился Василий. — Альберт, — обращаясь к лысому помощнику, сидевшему за столом напротив, продолжал он, — ты видел эти приветы? Неужели в Вене, во всей Вене только всего и приветов? — Василий отворил тумбочку своего письменного стола и уставился на одиноко поблескивающую там бутылку виски. — Я слышал, Коля, что в Австрии великолепное вино, и пьют его как воду. Ты не замечал?

Василий Георгиевич тонко улыбнулся и пустил под потолок струйку белесого дыма.

— Будет тебе вино, будет, — извиняющимся голосом произнес Мукаров. — Не мог я сегодня все сразу принести. Рук не хватило. Тебе же одну бутылку не принесешь. Ящик нужен. Стоит, ждет тебя. Не волнуйся...

— Саша, пойди посмотри в телевизор, — миролюбиво отреагировал Василий.

Один из молодых работников прильнул глазом к замочной скважине в двери, ведущей в кабинет министра:

— Нету его там. Ушел, наверное, в комнату отдыха.

— Сейчас выйдет, — уверенно спрогнозировал Василий. — Гантелями он уже занимался. Чай пить еще рано. Сейчас выйдет. А ты, Коля, все же сказал бы, что тебе от министра надо. Если подарок передать, то оставь здесь. Я это лучше тебя сделаю. Если на посла пришел жаловаться, то не советую. Чего тебе надо? Назначение уже получил. Мало тебе зам. начальника управления? Больше все равно не получишь.

— Клянусь тебе, Василий Георгиевич, ничего просить не собираюсь. Дело есть. Какое? Могу сказать только министру. Только ему и только наедине. А он пусть решает...

— Саша, глянь еще разок! — крикнул Василий Георгиевич. — Вернулся? Ну, иди! — Василий Георгиевич толкнул Николая в спину. — Смотри, не долго!

Мукаров растворил небольшую лакированную дверь и, пригнув голову, вошел в кабинет. В комнате было полутемно, занавески, как всегда, задернуты. На столе горела большая лампа с зеленым матерчатым абажуром. Громыко сидел у стола и что-то писал своим любимым синим карандашом, выводя на бумаге крупные корявые буквы.

— Разрешите, Андрей Андреевич, — сразу охрипшим голосом сказал Мукаров и, уловив едва заметный кивок головы, двинулся вперед к маленькому приставному столику с двумя тяжелыми креслами, упиравшемуся в массивный письменный стол министра. Продвигаясь вперед по мягкому ковру, он ни на секунду не упускал из виду лица министра, который, несколько выпятив губы вперед, разглядывал только что написанную им фразу. Видать, фраза министра удовлетворила, он кивнул головой и поднял глаза на Мукарова.