Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

Каким же может быть в этих условиях школьный учебник по русской литературе — да еще по литературе ХХ века? Ведь российское образование и впредь будут переделывать под западноевропейские и американские стандарты. А там уже давно отказались от последовательного, линейного изучения литературы в ее связи с историческими событиями, с народной жизнью. Признано целесообразным изучение литературы по “узловым пунктам”. В России до этого еще не дошло. Но дают себя знать подготовительные меры: сокращение уроков литературы начиная с первого класса, с уроков чтения, и введение чисто информационной системы ознакомления с литературой в виде набора имен и наименований.

Поэтому, оценивая учебник Виктора Чалмаева и Сергея Зинина, очевидно, следует прежде всего отметить правильно найденное стратегическое решение. Дело в том, что в министерских программах по русской литературе ХХ века нет того отбора имен первого ряда и опорных произведений, какой предложен в таких же министерских программах по XIX веку. И, конечно же, справедливо заметил во вступительном слове к этому учебнику директор Пушкинского дома Н. Н. Скатов: “Еще не вполне ясно, что станет классикой и останется навсегда, а что — даже снискавшее сиюминутную популярность — тем не менее со временем забудется, и забудется тоже навсегда”. По определению Н. Н. Скатова: “Авторы учебника, который вы держите в руках, постарались найти золотую середину, соблюсти баланс для того, чтобы учащиеся смогли увидеть максимально объемную картину литературного развития страны”.

И вот как, к примеру, выстроен в учебнике плотный и насыщенный раздел по литературе начала ХХ века. Дана обзорная статья с весьма основательным перечнем принадлежащих к этому периоду писателей. Здесь, что называется, никто не забыт. А затем идут главы о Льве Толстом и Чехове на рубеже XIX и XX веков, о Бунине, Горьком, Куприне. Леонид Андреев все же отмечен звездочкой — только для тех, кто хочет знать больше, чем предполагает обязательный минимум. И далее идет раздел “У литературной карты России”: Шишков, Чапыгин, Сергеев-Ценский. Шрифтом помельче — совет поинтересоваться Серафимовичем, Неверовым, Зайцевым, Шмелевым, Ремизовым. В главе о Серебряном веке прежде всего сказано, откуда взялось такое определение. Оно приобрело популярность в среде эмиграции первой волны — с ее тоской по Родине, опасениями, что России грозит некий бесплодный “чугунный век”. “Но, как мы видим, последующее развитие русской литературы опровергает эту точку зрения”, — поясняет учебник. Эта глава может, конечно, вызвать неприятие у той части учителей, для которой Серебряный век — самое любимое. Но ведь авторы учебника разделяют их восхищение поэзией. И сказано в предисловии о единстве и целостности многосоставной русской литературы ХХ века, о любви к России писателей всех направлений, о “русской точке зрения”, которую писатели защищали и на Родине, и в эмиграции... И все же учебник дает максимально объемную картину литературного развития России. Это можно иной раз сделать, просто сопоставляя тиражи: сборники стихов Северянина, Цветаевой, Мандельштама — 100, 300, 500 экземпляров; горьковские сборники прозы и поэзии — более 200 тысяч; альманах “Шиповник” с прозой Ремизова и Зайцева — 17 тысяч. А ведь это — мнение русского читателя.

В качестве примера взвешенной расстановки плотного и насыщенного материала можно привести и раздел о литературе 20-х годов. В учебнике преиму­щество отдано поэзии — Есенину и Маяковскому, а не прозе — Пильняку, Фадееву, Фурманову, Бабелю.

Авторы учебника придерживаются традиционного изложения: биографические сведения, разбор включенных в программу произведений. Литературные термины вводятся в связи с конкретными произведениями. И никаких пересказов содержания! Я отнесла бы к достоинствам учебника Чалмаева и Зинина то, что он лаконичен, даже суховат, как оно и должно быть, когда бережешь время. Фраза, сообщающая, что Константин Фофанов был замечен Чеховым, Репиным, Полон­ским, дает школьнику больше, чем перечисление достоинств ныне полузабытого поэта. Что же касается литературоведческих эмоций, то они били через край в “тусовочных” учебниках и хрестоматиях, выходивших в 90-е годы: кому — дифи­рамбы, кому — оплеухи. Любопытно, что оплеуха могла быть отвешена и в XIX век — например, Чернышевскому. В одном из учебников по литературе ХХ века половину материала о Бунине дали в начале, рядом с Куприным, другую отправили в эмигрантскую литературу, к Синявскому и Максимову. А глава о Бабеле заверша­лась возгласом: “Мы все виноваты перед Бабелем!” Неужели и сегодняшние школьники перед ним виноваты?

Чалмаев и Зинин начиная с предисловия объясняют и доказывают, что невозможно сводить русскую литературу только к революционным традициям, как невозможно и преувеличивать роль эмигрантской ветви. Слово о реальной сложности русской литературы ХХ века, которую надо понять, первым произнес Вадим Кожинов. “Подлинное творение искусства, в том числе и искусства слова, литературы, — писал Кожинов, — никогда не вмещается в политико-идеологические категории — то есть в данном случае в “советское” и “антисоветское”. Литература обращена к человеческому, а в известной мере и вселенскому бытию в его целостности”. Напомню, что в начале второй половины ХХ века, в 60-х годах, статья Кожинова “К методологии истории русской литературы” вызвала, как сейчас бы сказали, с к а н д а л в советском литературоведении. Время правления Николая I тогда было заклеймено как “царство духовного разврата и девальвации всех нравственных ценностей”. Был целый букет таких формулировок. А Кожинов написал, что 30-е годы XIX века — “духовная Эллада” России, эпоха Пушкина, Гоголя, Лермонтова — блистательный был приведен перечень.

Новые русские поколения вправе гордиться тем, что в ХХ веке, трагическом и героическом для России, наша литература продолжила традиции вечного заступничества за человека, спасения человечности в человеке. Учебник Чалмаева и Зинина шаг за шагом ведет свою школьную аудиторию к самостоятельному осмыслению роли русской литературы на всем протяжении нашей истории в жизни общества и в жизни отдельного конкретного человека, к пониманию того, что литература ХХ века может стать в XXI веке такой же духовной опорой для России, какой была в ХХ веке литература XIX века.

Чалмаев и Зинин написали учебник для умных ребят, и написали на вырост. В этом учебнике заложена, по сути, и программа по литературе. Заболоцкий там отмечен звездочкой — он для тех, кто готов заниматься не по минимуму содержания образования. Но Заболоцкий занимает больше страниц — с разбором таких стихотворений, как “Признание”, “Лебедь в зоопарке”, “Где-то в поле возле Магадана”, “Некрасивая девочка”, — чем иные его современники, вошедшие в министерский минимум. И не забыли авторы учебника о былой гордости многих семей — домашних библиотеках, собранных за годы. Учебник обращает внимание школьников не только на вершинные произведения, к примеру, послевоенных лет — на “Русский лес” Леонова или на рассказ “Возвращение” Платонова. На странице, набранной шрифтом помельче, перечислены “Далеко от Москвы” Ажаева, “Кавалер Золотой Звезды” Бабаевского, “Водители” Рыбакова, “Счастье” Павленко... И сказано, почему книги, “лакировавшие действительность”, могли иметь успех. Для школьника такие сведения могут стать импульсом к размышлению о том, что издается и шумно рекламируется в наши дни.