Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №1 (2003)

Принято считать, что мужчина — добытчик, воин, на амбразуру пойдет... Это — упрощенное понимание. Конечно, он прежде всего — хозяин. Но не в домостроевском представлении: как сказал, так и будет. Я против такого домостроя. Вы думаете, у мужчин не бывает моментов и даже периодов слабости? В жизни случаются ситуации, когда он нуждается в поддержке. А ведь от женщины достаточно бывает в таких случаях всего лишь намека на понимание, полуслова, полувзгляда. Тогда мужчина становится стократ увереннее в себе и решительней. И она будет под его крылом.

Конечно, талант любви к человеку — это дар, как всякий талант. И когда обладатели этого дара — он и она — найдут друг друга и обменяются дарами любви, вот тогда это будет счастливая семья.

Дальнего, чужого любить легко, дальний нами невольно идеализируется. Любить ближнего — намного сложней. Любовь к ближнему — понятие не просто евангельское и не столько чувственное, сколько социальное и нравственное. Это — скрепы нашего общества. К сожалению, многое сейчас воздействует на нас с экранов и со страниц только одним образом: чтобы эти скрепы раскачать, разрушить, разбить...

Например, воспринимать фразу “заниматься любовью” как современную, привычную — наивно и очень опасно. Поскольку она оскорбительна и для чувственных отношений, и для отношений родственных: к матери, к ребенку, к друзьям. Она унижает вершины поэзии, театра, музыки, живописи. Она уничтожает ценность и смысл любви, ее созидательную великую духовную основу. Высокая любовь — это наша всеобщая человеческая сплоченность в итоге. А “заниматься любовью” могут люди остывающего, циничного, пресыщенного сердца, которым не дорог ближний — дорого только животное занятие, не обязывающее ни к чему. Люди, чужие друг другу, равнодушные люди распада — какая между ними может быть любовь? Что бы они там друг с другом ни вытворяли, всегда это было и всегда будет чуждо России. Чуждо, дико, омерзительно.

Очень люблю в фильме “Любовь и голуби” своего героя Васю Кузякина. За его душевную чистоту люблю. Он — дитя природы. Действие происходит в сибирской деревне наших дней. Мой Кузякин — характер русский, сибирский, мне понятный.

Мне часто кажется, что не мы выбираем роли, а роли выбирают нас. Я многое делаю по хозяйству своими только руками. Но в этом деле я — любитель. Профессионалами были мои предки. Однако по своему миро­ощущению Федор Баринев в “Приезжей”, Павел Зубов из “Мужиков”, Василий Кузякин из фильма “Любовь и голуби” мне близки. По-моему, тот же Кузякин, который по-детски возится с голубями, сегодня востребован обществом.

И еще вот что: фильм “Любовь и голуби” открывает весьма важное: через искушение познается любовь — настоящая она или не настоящая. Не случайно моя супруга по фильму Нина Дорошина говорит: “Не случись этого (связи с Раисой Захаровной — Людмилой Гурченко), мы так бы и не узнали, как любим друг друга”.

Казалось бы, фольклорный почти образ Ивана-дурачка — образ Кузя­кина... В немецком, французском фольклоре тоже существуют образы непутевого Ганса, Жана. Но западноевропейский дурак существует, так сказать, в чистом виде — в виде болвана как такового. А наш Иван-дурачок на деле-то всегда оказывается умнее своих умных братьев. Умнее, мудрее, дальновидней, потому что — добр. В доброте вся сила. И ведь это он — этот самый русский доверчивый Иван, которого всю жизнь только и делают, что обманывают все кому не лень, — войну выиграл!

Он и сегодня страну из болота вытащит. И по большому счету я в этом не сомневаюсь.

ОХОТА НА БУТЫЛКИ

Сейчас каждый человек в России живет в неестественном режиме — в режиме огромных нервно-психических перегрузок, ничем не оправданных, искусственно созданных. И каждый ищет сам для себя такой способ, который позволяет выйти человеку из стресса, сбросить накопившуюся душевную усталость. У меня это так: разуешься, босиком пройдешь по земле — все сразу отпускает. А уж если к ручью прийти — поклониться ему, прикоснуться, напиться: ощутить через это вечную чистоту природы и этим очистить себя от мирской суеты.

К ручью именно прикасаться надо. Я люблю слово “прикосновение”. Руки к руке. К ручью... Кланяться воде надо. А не сосать стоя прямо из бутылки кока-колу. И не “пожирать гланды”, как в американских фильмах актеры целуются. Это вампиризм какой-то, а не поцелуй — сосут друг друга, как вампиры. Нет в этом чистоты — нет тонкости прикосновения.

Меня спрашивают иногда: “А правда, что актеров в институте специально целоваться учат?”. Это — абсолютная правда. Как же иначе, если ты в стопятидесятый раз играешь спектакль, но пылкость чувств и их выражений должна быть свежей? Это все техника. Мы поцелуи на этюдах отрабатывали со сжатыми губами, но на вид весьма правдоподобно. (Это же как удар кулаком — совершенно не обязательно, обладая нужной техникой, по-настоящему бить морду другому актеру, чтобы зрители поверили в удар.) Наше искусство отражает наше понимание любви — не чье-то, привозное, которое становится уже на экранах стандартным. Где жадно хватают все, что под руку подвернется, — это не любовь: там нет высоты переживания. И это все русской душе не только несвойственно, но противопоказано, как уродство. Неизуродованная душа нашего человека сама такое искусство отторгнет и не примет... Другая у нас культура. Потому и искусство у нас — другое.

И в песне — я не столько пою, сколько прикасаюсь к ней... Это — еще один способ у меня отдохнуть душой: взять гитару. Сам не сочиняю. И хочется, но попробовал раза два — ничего толкового не получается. Бог не дал мне такого таланта — ни стихов создавать, ни музыки. Но очень люблю народную музыку, романсы, цыганские напевы и, конечно же, казачьи песни.

Нотной грамоты не знаю. Владею максимум пятью аккордами. Но этого достаточно, чтобы аккомпанировать себе на концертах.

А отдыхать душой от работы, от всего трудного и тяжелого, что с нами происходит, — умение важное. И наверно, мы его недооцениваем. Во многом причину пьянства я объясняю тем, что перенапрягается наш человек. Слишком долго и отчаянно пережигает он себя, когда, почти безрезультатно, борется за право на существование. А возможности такой — существовать — ему почти не оставлено. И загоняет он себя в конце концов в угол — своим чувством повышенной ответственности перед близкими, перед семьей. А потом не умеет выйти оттуда нормальным образом. И приучается выходить — через выпивку. К сожалению, это не только к нервной разгрузке ведет, но и к деградации личности. Вот что страшно.

С другими моими увлечениями дело обстоит сложнее. К игре в бильярд я отношусь очень серьезно. Это еще в детстве началось. У нас в Забайкалье, в поселке, была воинская часть. Там летчики базировались. Для них построили Дом офицеров, где стоял бильярд. Так что я с двенадцати лет играю. Профессионалом не стал, но играю, мягко говоря, неплохо.