Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2003)

IV. “Истина — дороже…”

Щедрое наследство оставил после себя Вадим Кожинов. Кроме книг о поэтах пушкинской и тютчевской плеяды, о поэзии Николая Рубцова, о великом Федоре Тютчеве он в последнее десятилетие жизни переосмыслил и древнюю, и новейшую эпохи Отечества в трудах “История Руси и русского Слова”, “Черносотенцы и революция”, “Победы и беды России”, “Сталин, Хрущев и госбезопасность”...… Эти книги он, как оружие, вложил перед своей смертью в руки русских патриотов. Вроде бы по большому счету жизнь удалась. И все-таки, раздумывая о его судьбе, нет-нет да и вспомнишь горькую евангельскую истину о том, что “нет пророка в своем отечестве”.

Нет, я не об антикожиновских статьях покойной Татьяны Глушковой вспо­минаю. Защищая своего друга, я успел сказать ей все еще при жизни обоих. Кроме неё приходилось оберегать его имя от облыжных и несправедливых выпадов В. Бушина, Л. Котюкова, В. Сахарова, И. Глазунова. Вроде бы патриоты, а вот поди-ка...… А совсем недавно и Валентин Сорокин наконец-то решился окончательно перечеркнуть литературную судьбу Вадима и опубликовал с благословения Владимира Гусева в “Московском литераторе” статью под названием “Путь в одиночество”.

Тяжело мне было ее читать, не только потому, что она пытается утвердить неправду, но и потому, что Валентин — мой давний товарищ. Нас с ним пород­нила и общая боль за Россию, и общая борьба и общая любовь к Сергею Есенину и Павлу Васильеву. Но, как говорится, Платон друг, но истина дороже. С твоей неправдой, Валентин, я примириться не могу и сделать вид при встрече, что как бы ничего не произошло, — тоже не сумею.

Перечитай внимательно сам, что ты пишешь:

“Не знает Кожинов нас, поэтов русских, кто живет далеко от Москвы. Не знает ни сибиряков, ни уральцев”.

“Не вина, а беда Кожинова, что он не задержался в саду поэтов: Владимира Луговского, Александра Прокофьева, Бориса Корнилова, Дмитрия Кедрина, Павла Васильева, Бориса Ручьева, Василия Федорова, Николая Благова, Бориса Примерова и многих отважных русичей слова и дела, просверкавших перед ним…...

Кожинов не осилил, не опроверг поэта Льва Котюкова, а Лев Котюков своим творчеством опроверг неопровержимого Кожинова”.

Вот так высокомерно хлещет наотмашь уральский казак московского любомудра. И отчасти ты, Валентин, прав. Знать-то Вадим знал и читал всех, кого ты вспоминаешь, но любил и ценил по своему выбору только тех, кто западал ему в душу. Да, к именам поэтов, тобой перечисленных, он относился равнодушно. У него были свои пристрастия, он не считал значительным явлением поэзию Татьяны Глушковой, не включил в свою антологию современной лирической поэзии её и твои стихи, за что я настойчиво ратовал. Ну и что из того? Всех любить невозможно и смешно. Любовь избирательна. Вот он и выбирал Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Глеба Горбовского, Анатолия Жигулина, Алексея Прасолова, Василия Казанцева, Юрия Кузнецова, Виктора Кочеткова, Николая Тряпкина...… Что — мало? Или они, на твой взгляд, не русские поэты? Осмыслить их значение — задача непростая, и низкий поклон Вадиму за это. Не прав ты и в том, что он якобы не знал и не любил “русских поэтов, живущих далеко от Москвы”. Неужели ты забыл, что он всегда помогал словом и делом нижегородцу Фёдору Сухову, Виктору Лапшину из Галича, Борису Сиротину из Самары? Много раз в последнее десятилетие Вадим с завидным упорством разыскивал и публиковал в “Нашем современнике” со своим вступительным словом стихи вологжанина Михаила Сопина, омича Аркадия Кутилова, Евгения Курдакова из Казахстана.

Зачем же обвинять его в каком-то столичном снобизме?

А сколько страниц его книг посвящено творчеству Александра Твардовского, Михаила Пришвина, Николая Заболоцкого, Василия Белова! И все они — наши коренные русские таланты.

Очень тебе хочется убедить и себя и читателя в том, что Кожинов был всего лишь скучным теоретиком и бесталанным литератором:

“Книгу Вадима Кожинова “Как пишут стихи”, изданную недавно, читать невозможно...… такая в ней лишаистая архивная скука”.

“Но чего он-то лез в русскую поэзию? Ведь исторические и философские его работы не менее скучны, чем работы его о поэзии”.

“Туго слыша громы и разливы песенного русского моря, категори­чески отвергая разинские буйства русского стиха, он постепенно внедрял во вкус учеников и соратников равнодушие...”…

Ты до того уже договорился, Валентин, что якобы кожиновская практичность “сковала и вроде приостановила крылатость и высоту поэта”(это о Юрии Кузнецове), а “дарование Анатолия Передреева пострадало от одесских мироощущений и слово­понимания Вадима Валериановича”.

Мне, Валентин, непросто писать этот ответ тебе еще и потому, что ты выводишь меня из числа поэтов, якобы покалеченных тяжелой дланью Кожинова. Я, по твоим словам, твой “любимый поэт”, “большой русский поэт”, не поддав­шийся “кожиновской порче” и т. д. Но я смущен такими похвалами, поскольку никогда не ощущал, что Кожинов, вольно или невольно, портил вкус, мировоз­зрение и поэтический голос таких самобытных и самодостаточных поэтов, как Николай Рубцов, Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев. Ты путаешь дружеские отношения с комиссарскими. Никогда я не слышал, чтобы он их чему-то учил, наставлял, что-либо диктовал им. Да и невозможно было себе такое представить! Слишком уж каждый из них был уверен в правоте своего пути, чтобы кого-то слушаться. А Вадим просто был лишь одним из нас, рядом с ним были друзья, а не “салонная орава”, как пишешь ты, он просто любил наши стихи, бескорыстно и с радостью, которую многие из нас сегодня утратили, восхищался прозре­ниями и удачами своих друзей-поэтов, восхищался непосредственно, востор­женно, почти по-детски, а не с “философской нахохленностью”и “противно-надоедливой очкастой широтою”, как это кажется тебе.

Его “скучные” книги, по твоим словам отмеченные “архивной скукой”,в наше рыночное время выходили, и при жизни и после смерти, одна за другой. Ты думаешь, сегодняшние издательства издают их себе в убыток и не ведают, что они жадно раскупаются, что их пристрастно читают с неменьшим интересом, нежели наши с тобой сочинения? Спроси у Анатолия Яковенко, твоего поклон­ника, ведущего книжную торговлю в Союзе писателей России, и он тебе подтвер­дит, что книги Вадима нарасхват, поскольку нужны сегодня русскому человеку, как живая вода.

Ты размашисто иронизируешь над несколькими наукообразными фразами Кожинова, но каким литературным языком ты выносишь ему приговор? — вчитайся сам еще раз в свои собственные слова: