Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №8 (2003)

Драган Кресоя(кинорежиссёр, Югославия): “Кинофестиваль “Золотой Витязь” мы ощущаем как настоящее, которое смотрит в будущее киноискусства и сохраняет при этом культурное наследие наших народов”.

Прощаясь со своим другом Драганом, Стево Жигон писал: “Драган Кресоя — лауреат Золотого, Серебряного, Бронзового Витязя и многих других наград — погиб. Погиб он на работе вместе со своим сыном, молодым и одарённым оператором. С ним в вертолёте в эту пору было всё, что он любил: сын, камера, взгляд на Белград, который он как раз снимал, пролетая над гладью Дyная. Погиб Драган из-за того, что хотел сделать еще один невиданный доселе кадр. Начинался вечер, и он не мог отказаться от попытки снять освещённый новым светом, заблиставший перед заходом солнца Белград. Дунай поглотил его, и его сына, и камеру, и солнце. Погиб Драган так, как и жил: ради нового взгляда, ради нового света, ради нового видения красоты. Погиб большой художник, поэт и мечтатель, охотник за красотой и наш с вами брат — брат по искусству — витязь, веривший в нашу славянскую правду-истину”.

В этом же году мы потеряли и ещё одного нашего лауреата, талантливого белорусского режиссёра-документалиста Валерия Басова.

Рать “Золотого Витязя” лишилась пятерых светлых воинов. Вечная им память, они навсегда останутся в истории становления Всеславянского кинофорума “Золотой Витязь”.

Жизнь периодически напоминает нам о своей скоротечности, и нужно не тратить драгоценное время своей жизни впустую, беречь друг друга.

(Окончание следует)

Всеславянского кинофорума в Калугу. Приехав гостем кинофорума от Калужской администрации в Рязань, позже он информировал Анатолия Дмитриевича Артамонова о фестивале, а мне рекомендовал безотлагательно встретиться с архиепископом Калужским Климентом. Владыка сразу же принял меня и благословил на проведение “Золотого Витязя” в Калуге. В тот же вечер, встретившись с губернатором, владыка Климент поддержал идею проведения фестиваля, и уже спусти два дня, 20 января 2002 года, я был приглашён в Калугу на встречу с А. Д. Артамоновым. Всё, как обычно, произошло в послед­ний день перед вскрытием конкурсных конвертов в Минкульте, где я должен был объявить нашего главного соучредителя.

С Н. Н. Майданской, нашим новым директором, мы провели в Калуге шесть рабочих часов: посовещались с П. И. Зюськовым в управлении культуры, оговорили главные вопросы, встретились с губернатором Анатолием Дмитрие­вичем Артамоновым, в деловом ритме проглядели 10-минутную запись о предыдущих “Золотых Витязях”, обсудили финансовые и технические вопросы. Анатолий Дмитриевич дал команду проводить кинофорум, и мы простились.

Пришла наконец пора, когда мне уже не нужно долго рассказывать и убеждать. Одиннадцать лет мы работали на “Золотой Витязь”, теперь “Золотой Витязь” сам работает на себя...

Аркадий МАКАРОВ

ЗАДОНСКОЕ ПОВЕЧЕРЬЕ

…И от сладостных слов не успеваю ответить,

К милосердным коленям припав.

Иван Бунин

В Богородичном храме светло. Там солнышко играет. Поднимешь взгляд — зажмуришься. Певчие на хорах в канун праздника Иоанна Предтечи ему славу возносят — словно хрусталь звенят голоса. Двери храма распахнуты настежь. Вечерний воздух столбом стоит. Свечи горят ровно, пламя не колышется. Высок купол — глазу не достать. Дышится легко и радостно. Велик и богат храм. Золота не счесть! Тонкой работы золото, филигранной. Одежды настоятеля серебром шиты, новые. Нитка к нитке. Где ткали-шили такую красоту — неизвестно. Женская рука терпелива. Тысячи серебряных ниток вплести надо, узор вывести. Серебро холодком отдает, голубизной воды небесной, свежие и чистые ключи которой из-под самого зенита льются, душу омывают. Всякую пену-нечисть прочь относят.

Богородичный храм при мужском монастыре стоит.

Краеугольным камнем при том монастыре, отцом-основателем, был Господен угодник, чудотворец Тихон, на земле Задонской просиявший. Вот и реликвии его здесь, рака с мощами, одежды ветхие церковные, икона его — с виду могучий казак, борода смоляная, глаза острые, пронзительные, все видят, каждый закоулок сердца как рентгеном просвечивают. Спрашивают: “Кто ты? Для чего в мире живешь? Какой след после себя оставишь? Как по жизни ходишь — босиком по песочку белому донскому или в кирзовых сапогах слякотных — да по горенке?..”

Стою, смотрю — душа замирает! Монахи в одеждах черных, вервием опоясаны, и старые, и молодые, но молодых поболе, взгляд у них посветлее, не печальный взгляд умудренного затворника-старца, а человека мирского — не все еще в душе улеглось, умаялось.

Вон стоит один невысокий плотный парень, скуфья на нем тесная, еще не застиранная, тело на волю просится…

Стоит, перебирает четки с кистями из черной шелковой пряжи, с крупными, как мятый чернослив, узлами. За каждым узелком — молитва Господу. Рука у монаха широкая, пальцы татуировкой окольцованы, видно, не одну ходку сделал в места далеко не святые. Но сам взгляд чистый, умиротворенный, наверное, сломал он в себе ствол дерева худого, неплодоносящего, сумел сжечь его, лишь только седой пепел во взгляде просвечивает, когда он, видя мою заинтересованность собой, посмотрел на меня и, вздохнув, отвернулся, продолжая передвигать узлы на четках и что-то шептать про себя.

У Христа — все дети, и нет разницы между праведником и мытарем. Простил же Он на Кресте разбойника, утешил, не отвернулся. Раскаявшийся грешник, как блудный сын для отца своего, вернувшийся домой. Как говорит апостол Павел в послании к коринфянам: “Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом… Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины”.

Не знаю, долго ли пробудет сей монах в послушании, но знаю точно: в новые меха старое вино не вольется. Причастность к святыне выпрямила путь его, поросший терниями.

Двери храма враспах, как рубаха у казака в жаркий сенокосный день. В алтаре Христос-Спаситель на верховном троне восседает. Вседержитель. Глаза тянутся смотреть туда, прощения просить за жизнь свою непутевую, за расточительство времени, отпущенного тебе, за содеянные неправедности, и сладко тебе, и стыдно тебе, и горько за утраты твои. Неверным другом был сотоварищам, нерадивым был для родителей. Не согрел старость их, слезы матери-отца не отер, в ноги не поклонился… Суетился-приплясывал по жизни. Рукоплескал нечестивому, в ладони бил. Просмотрел-проморгал молодость свою, весну свою невозвратную. Цветы благодатные срывал, раскидывал. Руки не подал просящему. Со старыми — неугодливый, с молодыми — занос­чивый…