Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2003)

Что за страна, Боже мой, что за страна! И не достойны ли презрения те, кто в ней останется... Я только что от Горчакова, которого часто видел последнее время благодаря припадку подагры, заставившего его сидеть дома несколько недель. Мы стали большими друзьями, и совершенно искренно. Он — незаурядная натура и с большими достоинствами, чем можно предположить по наружности. У него — сливки на дне, а молоко на поверхности. Вяземские еще в городе и не торопятся, кажется, водвориться в этом отвратительном Лесном, которое я имел несчастье вновь увидеть на днях. Ах, как это все некрасиво!..

Итак, я отправляюсь на эти знаменитые крестины, которые состоятся послезавтра. Я завтра же еду в Царское, где переночую у Титова, гостеприимно пригласившего меня.

Вот и опять плохая погода, которую поэт так не любил, встретила его в Петербурге. Отсюда и его ворчливое настроение. Радуют его хорошие отношения, складывающиеся с князем Горчаковым. Это сулит в будущем какие-то повышения по службе. Но все-таки он отправляется на крестины великого князя — значит, портной постарался, успел вовремя. Для того чтобы успеть на крестины в Царском Селе, он думает переночевать у своего сослуживца, дипломата Владимира Павловича Титова (1807—1891), умного человека, интересовавшегося всеми областями человеческого мышления и знания, очень методичного, про которого Тютчев говорил: “Подумаешь, что Господь Бог поручил ему составить инвентарь мироздания”.

* * *

Петербург, 21 июня 58

На днях вечером я встретил дедушку — героя многих романов — Александра Дюма-отца, которого привел туда, как диковинного зверя, его вожак, тот самый г-н Григорович, писатель, сыгравший прошлую зиму довольно печальную для него роль в шалости молодого Демидова и компании. Я не без труда протиснулся сквозь толпу, собравшуюся вокруг знаменитости и делавшую громко ему в лицо более или менее нелепые замечания, вызванные его личностью, — но это, по-видимому, нисколько его не сердило и не стесняло очень оживленного разговора, который он вел с одной слишком известной дамой, разведенной женой князя Долгорукого, кривоногого . Ты согласишься, что это соединение было неизбежно, и рамка, которая их окружала, эта толпа любопытных зевак, была вполне подходящей. Дюма был с непокрытой головой, по своему обыкновению, как говорят; и эта уже седая голова, несколько напоминающая Лаблаша, довольно симпатична своим оживлением и умом. Его привез сюда за свой счет граф Кушелев, тот, который также женат на слишком известной особе — на бывшей госпоже Голубцовой, сестра которого в скором времени выходит замуж за знаменитого Юма, вызывателя духов, благодаря приданому в двести тысяч франков, назначенному ей графом Кушелевым, мужем ее сестры. По-видимому, однако, духи не желают признать этот брак, потому что с тех пор, как зашла о нем речь, бедный Юм потерял над ними всякую власть и занимается теперь фокусничеством.

Молодая императрица высказала несколько рискованное желание видеть его у себя, но экс-колдун отклонил это приглашение, сознавшись в своей несостоятельности. Итак, вот оба героя дня, и в обществе рассказывают о разных странностях, происходящих ежедневно на глазах у всех в этом подобии зверинца, который содержит и оплачивает граф Кушелев. Так, недавно на большом собрании, бывающем два раза в неделю в его парке, все могли любоваться отвратительной Юлией Пастраной, которую пригласили обедать за 200 рублей и заставили вечером гулять под руку с господами из этого элегантного общества. Есть известный хамский (canaille) стиль, который очень хорошо выделяется на золотом фоне.

Вероятно, за его седую голову (“напоминающую Лаблаша” — знаменитого оперного певца-баса, которого часто слушали Тютчевы) Федор Иванович называет Александра Дюма (1803—1870) “дедушкой”, хотя сам был его ровесником. Известно, что поэт всегда с настороженностью относился к кругу писателей-либералов. Так, он не знался даже со своим двоюродным братом Н. Н. Тютчевым, сотрудником “Современника”, другом В. Г. Белинского. Вот откуда и его отношение к Дмитрию Васильевичу Григо­ровичу (1822—1899), кстати, очень дальнему родственнику поэта (мать писателя француженка Сидония де Вармон (Сидония Петровна) — родная сестра Марии Петровны Ле-Дантю, матери Камиллы Ле-Дантю, жены В. П. Ивашева, кузена Тютчева).

В подтверждение своего отвращения ко всей этой компании, окружающей появившихся в Петербурге Александра Дюма и спирита Юма, Тютчев приводит появление в ней и знаменитой волосатой женщины Юлии Пастраны, вероятно, тоже понаслышке знакомой Эрнестине Федоровне.

* * *

Петербург, 6 июля 58

Ваше последнее письмо было из бани, а мое — с банного полка. Что это у нас происходит? В какую волшебную сказку мы нечаянно попали? Ясные, жаркие дни, теплые ночи, лед и резкий воздух исчезли, постоянное наслаждение и уверенность в завтрашнем дне. А кто знает, может быть, это продлится и Господь Бог, из соревнования, решил отменить холод и дурную погоду подобно тому, как Российский император отменил крепостное право...

Намедни я расстался с тобой, чтобы отправиться в Петергоф по новой железной дороге, которой я еще не знал, и сознаюсь, что я остался вполне доволен этой поездкой, удавшейся во всех отношениях. Эта железная дорога с ее великолепным вокзалом, двойной колеей, необыкновенно нарядными вагонами, тремя промежуточными станциями — все это не оставляет желать ничего лучшего, так что удивляешься, что и не подозревал о целом мире столь интересных вещей у себя под рукой. И надо сказать, что ничего нет блестящее и прелестнее Петергофа в такую погоду, как теперь. Одна из очаровательных особенностей этого места в настоящее время — это постоянное журчание воды, будто падает невидимый дождь с ясного неба! У князя Горчакова, которого я нашел совершенно выздоровевшим, я был приятно удивлен, встретив Михаила Голицына. Какая у этого милого князя привлекательная и симпатическая натура, и как его присутствие успокаивает и освежает. Его можно сравнить с оазисом. Он, разумеется, говорил об Испании и с восхвалением рассказывал о путе­шествии, которое он совершил с женой этой весной по Андалузии, которую он считает самой красивой страной в Европе. Он даже искренно сознается, что Альгамбра прелестна. В настоящую минуту он находится в Москве при своем дяде, который, говорят, положительно при смерти. Расставшись с ним, я отправился на музыку, где присутствовал при отъезде на обязательную вечернюю прогулку императрицы-матери со всеми своими приближенными: сначала члены семьи, затем некоторые избранные, как, например, сегодня Мейендорфы. Я тебе говорил о смерти Монферрана, ровно месяц после освящения Исаакиевского собора; теперь очередь живописца Иванова, умершего несколько дней тому назад по возвращении из Петергофа.

Читать дальше