Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №2 (2004)

Место это, естественно, — станица Усть-Медведицкая, а “неизвестный автор” известен Макаровым: это Крюков. Но поскольку ни одного факта для доказательства этого предположения у них нет, они осторожно называют Крюкова пока что “неизвестным автором” “первой редакции”.

Второй этап.Когда “неизвестный автор” узнает о начале Вешенского восстания, то основные казачьи персонажи “Тихого Дона” и фокус описы­ваемых событий Гражданской войны на Дону перемещаются им “в эпицентр героического восстания казаков на Верхнем Дону весной 1919 г. “ Начало восстания повлекло за собой переработку автором текста “Тихого Дона” такую, что автор романа перенес свое повествование и поместил его в эпицентр восстания”. Это потребовало от него “трудоемкой и объемной переделки текста, перемещения географии романа на новое место”, “переноса автором места действия “Тихого Дона”, вымышленного хутора Татарского, в Верхне-Донской округ, в юрт Вешенской станицы. Первона­чально хутор был помещен автором в иной округ Области войска Донского, вероятнее всего — в Усть-Медведицкий”. Так возникла “вторая редакция” романа, принадлежащая все тому же автору — Крюкову. Впрочем, по мнению “антишолоховеда” Мезен­цева, всю эту работу по перемене географических названий выполнил за Крюкова тесть Шолохова Громославский.

Третий этап, когда на сцену выходит “соавтор”, то есть Шолохов, функция которого — “механическое, компилятивное объединение текста обеих авторских редакций при отсутствии видимого понимания им (соавто­ром) возникающих принципиальных расхождений и внутренних противо­речий”.

Уф-ф-ф!!

Вся эта сложная умозрительная конструкция придумана Макаровыми при полном отсутствии каких бы то ни было фактических доказательств. И прежде всего — доказательств самого существования “прототекста” “Тихого Дона”, принадлежащего неизвестному “автору”.

Они возлагают на Крюкова весь этот нелепый сизифов труд — перемонти­ровки, переделки, перелицовки романа, перевода его неповторимых образов и персонажей, имеющих реальных прототипов, а также топографии и топонимики романа из одного “художественного пространства” в другое. Но подобная манипуляция художественным текстом произведения невозможна. Само предположение о такой “перемонтировке” — нелепость. Как невозможна и манипуляция историческим пространством романа, что Макаровы пытаются делать.

“Историческое пространство автора (под которым мы подразумеваем всю совокупность сведений об упоминаемых в художественном произведении исторических событиях, лицах, участвующих в них, обстановке и условиях жизни описываемого времени, географических, хронологических и иных сведениях, которые введены волей автора в текст повествования) можно условно разделить на две области. Одна из них охватывает используемые автором надежные и достоверные сведения. Это прежде всего информация либо общеизвестная (сведения по географии, экономической и политической истории, литературе и т. д.), либо известная непосредственно автору благо­даря его личному жизненному опыту, участию в тех или иных событиях и проч.

Другая часть исторического пространства создается автором привле­чением дополнительных источников. Это может быть и чьим-то устным сообщением, и статьей в повременной печати, и книгой воспоминаний.

Таким образом, историческое пространство художественного произве­дения в главных чертах совпадает с совокупностью исторических знаний и представлений автора”, — утверждают Макаровы.

Именно под этим углом зрения, анализируя исторические печатные и архивные источники, к которым обращался Шолохов, создавая свой роман, его биографию, источники “устного предания”, незаурядную роль таких личностей, как Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, всю сложнейшую систему прототипов “Тихого Дона” и “географических пространств” в романе, мы и рассмотрели выше реальное наполнение Шолоховым исторического пространства романа “Тихий Дон”.

А что в этом отношении представлено “антишолоховедением”, например теми же Макаровыми? Мало того, что ими не представлено ни одного факта, свидетельствующего хоть о каком-то отношении Крюкова к “Тихому Дону”, ни одной странички, ни одной строчки рукописей или архивов Крюкова, которые относились бы к этому роману, — не представлено и никаких доказательств того, что Крюков вообще имеет хоть какое-то отношение к историческому и художественному пространству “Тихого Дона”.

Автор “Тихого Дона” — Краснушкин?

Несостоятельность гипотезы, будто “Тихий Дон” написал Ф. Д. Крюков, очевидна.

Дополнительный удар по “крюковской” версии пришел с неожиданной стороны. В декабрьском номере рижского журнала “Даугава” за 1990 год была перепечатана из иерусалимского журнала “22” статья 3. Бар-Селлы “Тихий Дон” против Шолохова”, положившая начало целой серии статей этого критика. Смысл его публикаций — доказать, что автора “Тихого Дона” искали не там. “Чего проще — читай Крюкова, сравнивай и уличай”, — пишет Бар-Селла.

Прочли, сравнили... Крюков — писатель неплохой, не хуже Чирикова, и написал много, и публиковался часто, и откликался на события... А “Тихий Дон” написан гениальным писателем, никак по таланту не ниже Платонова. А раз Чириков не Платонов, то и Крюкову “Тихий Дон” написать было не под силу. Да и не похоже... Все другое, одно общее — про казаков. Но ведь и про казаков не всякий роман — “Тихий Дон”.

Эта точка зрения с некоторых пор стала определяющей в “антишолохо­ведении”. “Антишолоховеды” бросились искать автора “Тихого Дона” “в другом месте”.

В статье “Плагиатор ли Шолохов? Ответ оппонентам” Г. Хьетсо писал:

“... Сомневается в кандидатуре Крюкова не только Солженицын. Характерной чертой этой дискуссии последних лет является выдвижение всё более невероятных кандидатов в авторы эпопеи. Так, предположение о том, что “Тихий Дон” мог быть написан расстрелянным еще в конце августа 1921 года Николаем Гумилевым, просто фантастично. Однако автор в письме ко мне от 1/VI 1993 года настаивает на своем. “Я действительно считаю Николая Гумилева не только возможным, но единственным автором “Тихого Дона”. Избежав гибели в Петрограде в роковом двадцать первом году, он бежал на Дон, сменил имя, занялся привычным ремеслом. Выход в 1923 году в свет “Донских рассказов” положил начало грандиозной литературной мистификации. Гумилев создал роман огромной художественной силы, но, учитывая сложившиеся обстоятельства его судьбы, он добровольно передавал все написанное им другому человеку”.

“Крайне неубедительной является, — продолжает Г. Хьетсо, — и канди­датура полузабытого прозаика Ивана Родионова, не говоря уже о странной кандидатуре Александра Серафимовича, якобы на старости лет втайне написавшего эпопею для Шолохова. Нельзя не согласиться с Петром Бекединым, что чем длиннее становится список кандидатов, тем очевиднее комизм ситуации. Вообще в работах новых противников Шолохова обнаружи­вается какая-то злость, угрожающая перешагнуть все границы научной дис­куссии и скорее всего свидетельствующая о полном бессилии их аргу­ментации”.