Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2004)

Вторым телеявлением, смывающим яркие краски летних моих впечат­лений, стала дуэль между С. Глазьевым и А. Починком. Я не берусь оце­нивать предвыборную программу модного в последние годы экономиста, обслу­жи­вающего своими знаниями различные партии, движения и объеди­нения, ибо я далёк от текущей политики. Но вот явление Починка могло оставить равнодушным лишь каменные изваяния. Такая беззастенчивая ложь и подтасовка реальных фактов, сопровождавшиеся дегенеративной улыбкой и кокетливыми подмигиваниями и ужимками, возможны лишь в нашем телепространстве. Вот кому я бы на месте познеровской академии отдал все статуэтки ТЭФИ. Не моргнув глазом, социальный наш папа и одновре­менно мама уверил зрителей, что живёт он на скромную зарплату в пятьсот долларов. А на какие же шиши, господин паяц, построен домик ваш, который СМИ оценили в несколько миллионов “зелени”? А откуда берутся денежки на дорогостоящий антиквариат, столь любимый и собираемый вами? Хотелось бы мне задать вопрос не Починку, а Путину и Степашину: как они терпят враньё Починка, вот уже много лет дурачащего Россию?

Кстати, о познеровской академии. Прочитал я список номинантов и диву дался. Видимо, выдвигают соискателей по принципу “чем хуже, тем лучше”. Ведущий ночных новостей канала “Культура” Флярковский заставляет зрителей затыкать уши, когда голосом щелкунчика, лишённым какого-либо смысла и вдумчивости, с одинаковым пафосом вещает о художниках нынеш­них, тонущих в беспределе пошлости и безграмотности, и о юбилее Льва Толстого. Его надо как можно скорее отправить в домовый комитет работать вместе с графиней-кухаркой Татьяной Толстой и не уступающей ей в смердящем злословии Дуней Смирновой, сумевшей, несмотря на средний возраст, столько непристойностей написать в своих никчёмных сценариях.

Всех поразивших меня за одну неделю случайных телевключений гнусностей в одной главе не уместишь, а посему я оставлю за собой право вернуться к этому разговору в следующем простодушном вопросе.

А сейчас ещё раз хочу покаяться в молодой неразборчивости своей при общении с людьми. Слабым утешением и оправданием могут служить доброта моя душевная и пылкая увлечённость каждым встреченным чело­веком. Я ведь некогда и Швыдкого подпустил к себе ближе, чем на пушечный выстрел. Снимал он с моей помощью телевизионный фильм о Бременской коллекции, и каталог выставки этого же собрания помогал я ему готовить к печати. Сохранились у меня вырезки газетные тех времён, где Швыдкой высказывает своё отношение к трофейным ценностям, хранящимся в России. Он точь-в-точь повторяет те слова и проповедует те постулаты, которые сейчас отстаивает Николай Губенко со своими единомышленниками. А почему ныне Швыдкой готов всё “бесплатно” отдать немцам, и почему он предпочитает немецкий фашизм несуществующему русскому, спросите у него. А заодно спросите у журналиста Роста, почему он и его коллеги по “Общей” и “Новой” газетам промолчали, когда в Сахаровском центре устрои­ли выставку, поносящую православную веру и всё христианство в целом. Ответьте мне, “иных времён татары и монголы”, не стыдно после таких выставок свечки зажигать да наспех себя перекрещивать?

ЕСТЬ ЛИ У НИХ СОВЕСТЬ И СТЫД?

Октябрь-месяц для меня всю жизнь был самым насыщенным в году. Заканчивается лето — время отпусков и командировок, начинается новый трудовой цикл. По правде сказать, люблю я осеннее возвращение к повсе­дневной жизни. Какая-то особая энергия наполняет тебя в это время, хочется побыстрее приступить к осуществлению планов, задуманных на летнем досуге, и с головой окунуться в любимую работу. Вот и на этот раз начался мой трудовой процесс в буквальном смысле слова с места в карьер. Сотруд­ницы Ярославского художественного музея ещё в прошлом году предложили сделать большую выставку, посвящённую сорокалетию благородного труда московских, ярославских и костромских реставраторов по возвращению к жизни ценных памятников изобразительного искусства из местных музеев. Сотни произведений иконописи XIV—XVIII веков, интереснейших образцов русского провинциального портрета XVII—XIX веков, уникальное творческое наследие художника-просветителя Ефима Честнякова, нашего современника, работавшего в костромской глубинке, стали достоянием многомиллионной аудитории благодаря самоотверженной профессиональной деятельности художников-реставраторов и музейных работников. Скоро выставку-отчёт увидят в Костроме, Санкт-Петербурге и Москве. Мне же хочется рассказать о фоне, на котором проходили подготовка выставки и её открытие.

В те далёкие уже по времени октябрьские дни 1993 года я следил за кровавой драмой, развернувшейся на улицах Москвы. Не у академика Лиха­чёва, возглавлявшего Советский фонд культуры и ловко его развалившего, нашёл я, тогдашний член президиума, поддержку и понимание в те жуткие дни. Когда академик восторгался Собчаком и его подельниками, Владимир Максимов, диссидент, как говорится, из первой тройки, заявлял в наших с ним телеинтервью, что у него руки опускаются при виде стоящих у государст­венного кормила бракоразводных юристов (Собчака), торговцев цветами (Чубайса) и годящегося разве что разливать пиво в ларьке Шумейко (все эпитеты максимовские. — С. Я.). Сколько их, персонажей нелице­приятного карнавала, пронеслось тогда перед поражёнными зрителями. Шахраи, паины, гайдары, яковлевы (оба), коротичи, волкогоновы, черниченки, бакатины. Имя им — “тьма тьмы”.

Ждать от восторженно причмокивающих при одном виде своего сверд­ловского пахана сочувствия невинно гибнущим людям на Пресне и в Останкине мог разве что простодушный Иванушка-дурачок. Но вот когда завопили на все лады с призывами к уничтожению соотечественников так называемые деятели культуры, невольно вспомнилось ленинское, не вполне цензурное определение интеллигенции. Поэт, вопивший из последних силёнок при виде крови на московских улицах: “Раздавите гадину!”; пианист, осквернивший стены Бетховенского зала в Большом театре истошным призывом к ЕБН бить шандалом по голове своих сподручных; актрисы, некогда воспевавшие с киноэкранов образы советских тружениц и получавшие за это все мыслимые и немыслимые цацки, а теперь впадающие в транс при виде новых хозяев, — вот этих Ленин метко сравнил с дармовыми отходами. Персонажей из самой низкопробной трагикомедии напоминали Гайдар и транзисторная актриса Ахеджакова, призывавшие мирных граждан к кровопролитию. И что вы думаете, покаялась эта лицедейка в своей виновности перед родителями, потерявшими и по её милости детей в те октябрьские дни, и перед детьми, оставшимися без отцов и матерей? Неужели у любимицы демократического ельцинского соловья Рязанова (чего стоил его холуйский телерассказ о президентской табуретке с гвоздём, впившимся в задницу услужливого интервьюёра, смачно жующего котлеты, которые президентша приготовила из магазинного фарша) во время показа по НТВ (да-да, по НТВ!) правдивого фильма журналиста Кириченко не встали дыбом волосы при виде кадров, рассказывающих о маленькой девочке, расстрелянной одним из зверей-снайперов Ельцина?