Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №8 (2004)

Или взглянем на движение по защите памятников истории и культуры. Ведь его роль не исчерпывается сохранением и популяризацией старины, сохранением традиций (что, впрочем, и само по себе великая заслуга). Дело в том, что, по сути, это движение вывело из-под удара, с помощью обте­каемых формулировок о “художественной ценности”, русское Православие.

Заметим также и то, что современные патриоты обязаны самим фактом своего существования своим предшественникам.

Но чтобы бесконечно не перечислять факты, имена и названия, заключим, что в результате деятельности русского национально-патриотического движения общенародным достоянием стал целый комплекс религиозных, философских, исторических и художественных ценностей, составляющих бесценное наследие тысячелетней российской цивилизации. А ведь еще в начале 1960-х гг. он был уделом немногих интеллектуалов. К тому же сами участники движения внесли в эту сокровищницу весьма заметный личный вклад. На своем поле они победили. И не случайно, что эту сторону полностью проигнорировал в своей книге Н. А. Митрохин. Для него это чужая культура, “неактуальная”.

В заключение смею выразить надежду, что рассмотренная нами тема не останется без внимания как специалистов, так и широкого круга людей, неравнодушных к отечественной истории. Основания для этого есть уже сейчас.

Юбилей романа “ПИРАМИДА”

Последний роман Леонида Леонова впервые вышел в свет в мае 1994 года в журнале “Наш современник” (тремя спецвыпусками) — и с тех пор вот уже 10 лет находится в эпицентре образованного читательского мира — как чудо, как загадка, как наваждение. Критика и литературоведение справедливо определили “Пирамиду” как роман века и отвели ей место в одном ряду с такими романами, как “Улисс” Д. Джойса, “Иосиф и его братья” Г. Манна, “Сто лет одиночества” Г. Маркеса. Однако в силу многих обстоятельств литературная ситуация складывается сегодня не в пользу серьезного чтения, а легкого чтива. Реальная власть над читателем оказывается у книг Акунина, Марининой, Донцовой, Лимонова и иже с ними. В масштабе большого времени это еще ни о чем, конечно, не говорит. Известно, что в былые времена Апухтина читали больше, чем Тютчева, а по социологическим наблюдениям начала ХХ века, популярность Вербицкой и Чарской превосходила Пушкина, но где сейчас Чарская и где Пушкин…...

Без сомнения, уйдут в небытие, не оставив следа в развитии литературы, и все эти, взахлеб читаемые ныне, авторы и их многочисленные литературные клоны, но не иссякнет сила духовной и эстетической притягательности, как любил выражаться Л. Леонов, “настоящего писателя”. В рассуждениях одного из героев своей последней книги — кинорежиссера Сорокина — Леонов реализовал свое представление о непомерно высокой цене тех путей, которые способны вывести художника за “горизонт священного и запретного прозренья”, и тех “односезонных” заслонах, которые мешают этому прозренью, тех хитроумных ловушках, сетях, западнях, в которые заманивают современного человека разного рода идеологическими и потребительскими посулами.

Ограниченный в потреблении духовных ценностей и зомбированный товарно-денежными соблазнами рядовой житель страны уходит из поля влияния настоящей литературы, и ощущение этого неисчезающего разрыва с читателем всегда было мучительным для Л. Леонова, служило поводом для терзающих душу рефлексий: “М. б., я и труден, но тогда я лучше подожду. Придет же время, когда надоест играть на одной струне, когда будут писать интегралами, синкопами”.

В этой фразе из письма критику Е. Суркову все исполнено глубинного смысла, все требует расшифровки и особого понимания. Какого времени ждал писатель? И наступило ли оно, когда вышла наконец из печати его потаенная, сокровенная, заветная, целых пятьдесят лет писавшаяся “в стол”, “в сундучок” книга? На какого читателя рассчитывал? От какой простоты открещивался и какую “трудность” оправдывал? На какую же интегральность слова, образа, текста уповал? И это загадочное — “лучше подожду”. Что оно значит?

С выходом “Пирамиды” открылись наконец и читателю, и исследователю многие тайны и загадки писательской биографии, авторского понимания истории страны, народа, нации, судеб человечества и самого феномена человека. Возвысившись, по выражению одного из первых ее критиков, “Эльбрусом над литературным потоком”, “Пирамида” произвела на читающий мир буквально ошеломляющее впечатление: и внешним объемом; и почти неосуществимым масштабом замысла — раскрыть “тему размером с небо и емкостью эпилога к Апокалипсису”; и необычной для романного жанра философско-интеллектуальной напряженностью текста; и невиданной еще в литературе плотностью и слитностью слова, мысли, образа; и своеобразием жанровой формы — “романа-наваждения в трех частях”; и глубиной прогностического пафоса; и силой полемического накала; и какой-то небывалой культурологической мощью, что дало основание определить ее жанр еще и как “роман-наследие”, “роман-культура”, “роман-ноосфера”.

С высоты “Пирамиды” отчетливо проступила доминантная особенность художественного мира Л. Леонова, изначально стремившегося проникнуть в самые глубины бытия, выразить время в соответствующих формулах мифа, создать образы, равные по емкости иероглифу, интегралу, кванту. Благодаря “Пирамиде” постепенно высвобождаются из плена инерционного восприятия его прежние произведения: по-другому читаются самые ранние повести о революции и гражданской войне — “Петушихинский пролом”, “Конец мелкого человека”, “Записи Ковякина”, “Белая ночь”, романы о социалистическом строительстве — “Соть”, “Дорога на Океан”... В свете “Пирамиды” иначе видится вся логика его творческого развития, в результате чего Леонов предстает сегодня как самый таинственный, неразгаданный, энигматичный русский писатель XX века.

Его не с кем сравнить по творческому долголетию: совсем юным вошел он в литературу и, миновав школу литературного ученичества, сразу привлек внимание незаемной силой и зрелостью своего таланта. Известно письмо художника Ильи Остроухова Ф. Шаляпину: “Несколько месяцев назад объявился у нас гениальный юноша (я взвешиваю слова), имя ему Леонов. Ему 22 года. И он видел жизнь! Как там умеет он ее в такие годы увидеть — диво дивное! Один говорит “предвидение”, другой “подсознание”. Ну там “пред” или “под”, а дело в том, что это диво дивное за год 16 таких шедевров натворило, что только Бога славь на Русь-матушку”.

“Писатель должен жить долго” — был убежден Леонов: “жить долго”, чтобы видеть конечные результаты овладевших миром идей, извлечь опыт из человеческих надежд и заблуждений. Почти весь XX век с его войнами, революциями, природными катаклизмами прошел перед глазами 95-летнего писателя, он был непосредственным участником и социального, и литературного процессов в одной из самых горячих точек земной истории — России. Через нее в его собственную жизнь вошел онтологический опыт замкнутого круга, возвращение “на круги своя”. Это роковое возвращение страны к исходной точке всех ее социальных потрясений явилось подтверждением неотступной мысли писателя об исторической неоправданности тотального революционизма, которым, как пожаром, была охвачена русская интеллигенция, ложности признания революции как единственно верного и безальтернативного пути к счастливому будущему. К самим истокам его творчества восходит “Притча о Калафате” как отдельное, самостоятельное произведение, появившееся только сейчас, но как вариант вошедшее в роман “Барсуки”, где молодой писатель предупреждал о необратимых издержках безоглядного волюнтаризма и экспериментаторства: “Страшен ты, страшен, красный сок человеческий”. Убеждение, что “туда и другие дороги есть”, краеугольным камнем ляжет в основание социально-исторической мысли Л. Леонова, в огромном многообразии форм проявившись в текстах его произведений. Не только русская история XX века с ее ставкой на “насильственное счастье”, но и общий вектор поисков путей к счастью и благоденствию человека на земле стал восприниматься писателем как ложный, порочный, ошибочный. Если в романе “Скутаревский” (1930) мелькнула — со ссылкой на Бебеля — наполненная прогностическим смыслом фраза о том, что для проведения эксперимента, то есть “для построения социализма прежде всего нужно найти страну, которой не жалко”, то к концу века тревожность прогноза писателя возрастает до масштаба всей Земли. В безудержной гоньбе за удовлетворением материально-телесных благ, унифицированное в неумеренном росте потребностей и безостановочно возрастающее количественно население планеты окажется на краю бездны, приведет к самоуничтожению; жизнь на Земле закончится “самовозгоранием человечины”: “Событийная, все нарастающая жуть уходящего века позволяет истолковать его как вступление к возрастающему эпилогу человечества”. Потому и торопится писатель завершить свою сокровенную книгу, чтобы успеть, пока не поздно, предупредить людей о гибельности выбранного ими курса, заставить их прозреть и уразуметь, что “наблюдаемая сегодня территориальная междоусобица среди вчерашних добрососедей может вылиться в скоростной вариант, когда обезумевшие от собственного кромешного множества люди атомной метлой в запале самоистребления смахнут себя в небытие — только чудо на пару столетий может отсрочить агонию”…...