Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2004)

Ответ Сталина был не только тверд, но и красноречив: “Я думаю, что такая поправка должна быть отведена... Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена плохо...”. Итак, несчастные “лишенцы”, пораженные в правах, навсегда исчезли из гражданской жизни. В том числе и те, кто попал в их число за “отправление религиозных обрядов”...

Итак, именно в 1935 и 1936 годах в судьбах громадного большинства народа произошли резкие и существенные изменения. И они были, безусловно, к лучшему. Однако обо всем этом из романов А. Рыбакова читатели ничего не узнали, а восторженные певцы автора ничего им не пояснили. Очевидец событий, Рыбаков о таких существенных изменениях в окружавшей его тогдашней жизни не мог не знать. Однако те глубинные для народа события его просто-напросто мало интересовали. А что же осталось в памяти и вызвало писательскую сосредоточенность? Прежде всего “дело Енукидзе”, именуемое также в литературе как “кремлевский заговор”.

Рыбаковская оценка Енукидзе приведена выше, а самый “заговор” писатель счел грубой сталинской провокацией. Но так ли это?

Авель Енукидзе, сын грузинского крестьянина Кутаисской губернии, с юности был участником революционного движения в Закавказье, потом в России, большевик. С лета 1918 года стал при Свердлове секретарем ВЦИК (на тогдашнем новоязе — Всероссийский центральный исполнительный комитет), оставался на этой должности и при М. И. Калинине с завидной для той бурной поры устойчивостью, вплоть до июня 1935 года, когда был неожиданно сброшен со всех постов, потом арестован и погиб. Считался “жертвой культа”...

Теперь-то наконец документально установлено, что Енукидзе выделялся среди всего тогдашнего партийного руководства пристрастием к роскоши и всякого рода излишествам, вплоть до распутства с несовершеннолетними. Увы, это так. Подробности известны и публиковались, приводить их не станем, окружающая нас ныне действительность и без того переполнена такой гадостью.

Ну а “кремлевский заговор”? Это тоже историческая реальность. По обычаям того сурового времени никаких достоверных подробностей не оглашалось, а слухи ходили самые разнообразные. Они осели в памяти тогдашнего поколения, а потом передавались долгие годы изустно — как всегда в таких случаях, всё более теряя свою подлинную историческую достоверность. Что же в действительности обнаружилось в Кремле весной и летом 1935 года?

К середине тридцатых годов в правящих верхах партии вновь начало складываться организованное сопротивление Сталину. Он уже был признан­ным общенародным вождем и стал проводить внутреннюю политику, явно расходящуюся с догматами первых лет Октября. Особенно это касалось сферы идеологии. Осторожно, безо всякого шума, но твердо и последовательно, Сталин устранял интернационально-коминтерновскую линию, заменяя ее государственно-патриотической. (Напомним, что понятие “патриот” для Троцкого, Бухарина и прочих было сугубо отрицательным, бранным. Это шло еще от Маркса.)

Такое нравилось далеко не всем в партийном руководстве, особенно из числа так называемой “ленинской гвардии”. Потом, когда эта “гвардия” была политически разбита и устранена от власти, ее идейные потомки начали задним числом противопоставлять Ленина — Сталину. Мол, партийного демократа (и его такое же окружение!) заменил деспот-азиат со своими подручными. Схема эта не только примитивная, она недостоверна исторически.

Зиновьев и Бухарин, Эйхе и Рудзутак, Тухачевский и Гамарник, все прочие, потерпевшие поражение, были ничуть не “демократичнее” Молотова или Ворошилова. Более того, двое последних, как и их сотоварищи по сталинскому ЦК, были деятелями в существенной степени народными. У них не было высокомерия “старой гвардии” в отношении к руководимому ими “международному пролетариату”, который, по старой марксистской установке, мировоззрения самостоятельно выработать не способен. За него этим должны заняться вселенские революционеры-интернационалисты.

В двадцатые годы Троцкий, потом Зиновьев, потом Бухарин со своими немногочисленными, в общем-то, присными выступали против сталинской линии открыто. Чем это кончилось для них, известно, а подавляющая часть партии, которая уже к тому времени существенно “обрусела”, безусловно, поддержала своего народного вождя. Тогда противники Сталина перешли к действиям тайным. К заговорам.

Один из них вызрел в столичном Кремле как раз к 1935 году. Енукидзе был не только одним из руководителей Верховного Совета СССР, но и конт­роли­ровал все внутренние службы Кремля, включая его охрану. Напомним, что там располагались квартиры руководителей партии и государства, от Сталина до опального уже Бухарина. Комендантом Кремля был латыш Рудольф Петерсон, подчинявшийся непосредственно Енукидзе. Так сложилось уже к 1920 году и тянулось без изменений до 1935-го. Все сотрудники Кремля подбирались ими, вплоть до библиотекарей и подавальщиц в столовой.

Енукидзе был во властных верхах деятель известный и влиятельный. По служебному положению и давним партийным связям он знал, что называется, “всех”. Поворот Сталина от интернациональной мировой революции к национально-государственной идее не устраивал Енукидзе, как и многих его сотоварищей. Отсюда один лишь шаг до создания и объединения круга недовольных Сталиным и его политическим поворотом. Разумеется, то не был “Заговор Фиеско в Генуе”, не мальчишки его затевали, а опытные конспираторы. В число осторожных заговорщиков входили отдельные партийные деятели — И. Пятницкий (Таршис), Р. Эйхе и др., военные чины (впоследствии проявившиеся в “деле Тухачевского”), ответственные работники НКВД, за которыми в отдалении маячил коварный Ягода.

“Кремлевский заговор”, как это обычно и бывает, раскрылся случайно. Расследование возглавил Н. Ежов, ставший именно с 1 февраля 1935 года секретарем ЦК ВКП(б). Поначалу всё закончилось полумерами, Енукидзе и Петерсон были удалены из Москвы с понижением, но оставлены в партии. Однако Сталину и его твердым сторонникам стало ясно, что круг их противников широк и что они готовы на самые решительные действия. Дальнейшее хорошо известно из реальной истории.

Что ж, уместно подвести предварительные итоги. И о значении сталинских преобразований в середине 30-х годов, и о популярной когда-то книге “Дети Арбата”. Что же получится “в сухом остатке?”

Книгу эту давно не переиздают, критика о ней не поминает, в учебники литературы она так и не вошла. Более того, уже в июле сего года о романе Рыбакова-Аронова вспомнил вдруг социолог Лев Гудков. И не где-нибудь, а в сугубо еврейской “Ноге” (“Новой газете” то есть). Сказал, как приговор зачитал: “Дети Арбата”? Это несерьёзно, поверхностно, это, по существу, социалистический роман”. Приговор этот мы обжаловать не станем…