Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

День рожденья. День вхожденья
В пёстрый круг чужих друзей.
День любви и снисхожденья.
День морошки и груздей.
Спирт с «Анапой» вкупе льётся,
Всё лишая чётких черт.
Что под утро остаётся?
Зигмунд Ромберг и десерт.
Этот диск сентиментальный,
Как находка для души.
И последний акт — отвальный.
На такси иль так паши.
Было славно. Было мило.
Но и мыслью, и душой
Лишь с тобой весь вечер, милый,
Провела я, лишь с тобой.
Ты присутствовал незримо.
За спиной моей стоял.
Так всегда со мной, любимый.
Ты ведь понял? Ты ведь знал?
Огонёк зелёный тачки.
Поворот за поворот.
Мимо местной водокачки,
Мимо церковки — вперёд!
Всё в мозгу моём смешалось:
Грузди, Ромберг, и вино,
И морошка, и усталость,
И друзья чужие, но,
Отодвинув, как завесу,
Это действо, эту боль,
Ты меня в иную пьесу
Ввёл и на иную роль.
Там по воле режиссёра
Мы вдвоём в одной судьбе.
Где театр двух актёров —
Делать нечего толпе.

На Таймыре день полгода
И полгода ночь.
На Таймыре непогода —
Словом не помочь.
Словно белою попоной
Выстлана земля.
Белый ветер белым стоном
Выстудил поля.
В небо белые ступени,
Только кто шагнёт!
Ни собаке, ни оленю
Нет пути вперёд.
Но пурга уснёт, как лайка
У хозяйских ног.
И снежинок белых стайки
Лягут на порог.
И, отдавши дань азарту
(Больше ждать невмочь), —
Ты, как лодку в волны, нарты
Бросишь в эту ночь.
Лай собак не сразу канет,
Постоит пока.
Без тебя на сердце камень,
А в душе тоска.

«Любят не за что, а вопреки».
Вопреки себе,
другим напротив.
Вот за что люблю я этот профиль?
И движенье нервное руки?
Вопреки рассудку, вопреки
Трезвому совету и заклятью.
Говорили: глупое занятье —
Вслушиваться в поздние звонки.
Но противоборство выше сна,
Выше ваших квашеных советов.
Если выйдет на воду луна,
Как один ты расшифруешь это?
На воде луна, как вопль реки:
Лучик лучше б,
чем такая пустошь.
Любят не за что, а вопреки.
Любят не зачем,
а потому что.

Как скучно, суетно тебе теперь со всеми,
Тебе, которой следовало быть
В Италии с Мирандоло, бродить
В оливковых аллеях Академий.

Ломать в ручье тростник с мечтами теми,
Что Пан в него затрубит, и шалить
Меж девушек у моря, где проплыть
Мог важный Одиссей в своей триреме.

О да! Наверно, некогда твой прах
Таился в урне греческой, и снова
Ты в скучный мир направила свой шаг,

Возненавидев сумрака оковы,
Унылых асфоделей череду
И холод губ, целующих в Аду.

Не то чтоб я любил тех бунтарей,
Тех юношей с безуминкой во взоре,
Что видят в жизни лишь нужду и горе;
Но этот вопль о Равенстве Людей,

О царстве Анархизма, о Терроре —
Знакомой страстью мне волнует ум;
Иначе почему сей грубый шум
И ярости расплёсканное море

Близки душе? Пусть деспотизма Змий
Под свист бичей, под грохот канонады
Свободу душит — мне не всё ль равно?

И что мне до крикливых сих Мессий,
Всходящих умирать на баррикады?
Но — видит Бог! — мы в чем-то заодно.

Кнопки, которые вечно гнутся,
Острые плечи чужих дверей…
Можно свихнуться, совсем свихнуться
Или поплакать — и стать добрей.
И, расточая улыбки Будды,
Искренне верить, что всё решит
Этот булыжник, который будто
Где-то в груди у меня зашит.

Бродят ветки по стёклам, не зная того,
Что уснуть помешали кому-то.
Бродит яблочный сок, на душе у него,
У бродяги, — тревога и смута.
Я его понимаю, я тоже брожу
Вслед за тенью, но как-то не в ногу…
Нет, я зла не держу. И добра не держу.
Не держите меня, ради бога…

Листья опали. Сучки и плесень —
Странно — но тоже в лесу прекрасны.
Вид увяданья весьма полезен:
Лес, из зелёного ставший разным,
Перегорая и выцветая,
Тратит последнее, что осталось,
На человека, что здесь мечтает
Так же достойно встретить старость.

Поиск и ожидание одинаково приравняв к нулю,
Ноль нацепить на шею, как амулет свободы,
И бродить себе, напевая, что фраза «Я Вас люблю…»
До смешного банальна, ни на день не выходя из моды.
А на самом деле пустить всё на самотёк,
Стать в судьбе своей посторонним,
Попросту не мешая
Приходить тому, чего, хоть убей, не мог
Найти и вымолить, действуя и решая.

За столько лет скитаний даже манна
Теряет привкус чуда. Едоки
Её обильно сдабривают солью,
Песком и бранью, если больше нечем
Внести разнообразие. Тюки
У всех уже показывают днище.
И каждый Божий день всё та же пища,
И каждый день вставать зачем-то рано
И двигаться куда-то вопреки,
Наперекор всему, мириться с болью,
Но как иначе ощутить, что вечен
Сорокалетний путь через пески?..

Любой возможный в этом свете свет
Я клином на тебе свожу, подобно
Двоякой линзе, у которой нет
Иных забот. Ей просто и удобно
Брать разное и так сводить в одно,
Как пригибать к земле побег до лета.
Открытое по случаю окно —
Длина ладони — две строки куплета —
Ковбойка — обожжённое плечо —
Комаринская пляска на болоте, —
Вы в фокусе, который горячо,
Ах, слишком горячо коснулся плоти.

В час, когда эти строки я посвящаю ночи,
Ветер в окно влетает, сказки полей бормочет.

То-то с себя окрестность лунный покров не снимет!
Ветер сирень целует — кто их сейчас разнимет?