Газета День Литературы - Газета День Литературы # 175 (2011 3)

В предсмертной статье "Россия и русские на своих похоронах" (1993) выступил против русофобии: "Как многие другие люди моей генерации, я был взращён так, что мне претит всякий оттенок агрессивного национального чувства: антитюркизм, антисемитизм, антиамериканизм. И русский шовинизм мне враг. Но примите уж как угодно, как причуду или национальный предрассудок, но мне почему-то хочется, чтобы к понятию русского – русского характера, русской культуры, русской литературы – относились хотя бы с минимумом уважения и справедливости… В изнурительной полемике "патриотов" и "демократов" всё более поляризуются ценности либерального "цивилизованного мира", западного понятия о свободе – и представления как об исходной ценности о своей стране – отчизне, родине. Эта дилемма мне кажется ложной. Я не мыслю родины без свободы, но и свободы – без родины. Тем более что Россия, по моим наблюдениям, не собирается без времени отдавать Богу душу, рассеиваться по другим народам и терять имя. Судя по всему, она и на этот раз переживёт критиков, примеривающих по ней траур. Катафалк заказывать рано" (Владимир Лакшин. Литературно-критические статьи, с.668-670). В своём развитии Владимир Лакшин по сути повторил путь основателя "ордена русской интеллигенции" В.Белинского. Если в последний год жизни "неистового Виссариона" друзья-западники упрекали своего лидера в "тайном славянофильстве", то Владимир Яковлевич Лакшин итоговой статьёй "Россия и русские на своих похоронах" дал повод "левым" для многих обвинений. Русофильство – самое мягкое из них. Скажем спасибо критику за его прозрения на краю жизни. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

32. Владимир Николаевич Турбин(28.07.1927, Харьков – 1993, Москва). Блестящий критик-эссеист, литературовед, педагог. Последователь М.М. Бахтина. Преподавал в Московском университете. В трудах по русской литературе 19 в., критических статьях (в том числе о современном искусстве), отмеченных парадоксальностью мышления, часто полемичных, – поиски метода научно-художественного анализа литературы, проблемы исторической поэтики, диалога культур, жанровых архетипов: книги "Товарищ время и товарищ искусство" (1961), "Пушкин. Гоголь. Лермонтов" (1978; исправленное и дополненное издание – 1998), "Герои Гоголя" (1983), сборник статей "Незадолго до Водолея" (1994); фантастический роман "Exegi monumentum" (опубликован в 1994).

Владимир Турбин в своей книге "Товарищ время, товарищ искусство" проделал такой эксперимент. Он выписал и поставил рядом строчки из Пушкина и Лермонтова, содержащие слово "жизнь". Получилось очень выразительное сопоставление двух великих поэтов. У Пушкина "жизнь" чаще всего употребляется в контексте светлого, восхищённого мировосприятия. У Лермонтова же, напротив, с "жизнью" связано нечто мрачное, трагическое.

Мы все в юности зачитывались статьями Бахтина в "Молодой гвардии". Кстати, замечу, он – не "новомировец", а "молодогвардеец". Хотя это была ещё иная "Молодая гвардия", но без всякого налёта диссидентщины. Худощавым, стройным был до самой старости.

Когда стали заворачивать его статьи в литературных журналах (а я тогда волею судьбы попал в театральный мир), я стал печатать его в "Современной драматургии", пожалуй, самом вольнодумном журнале позднебрежневского времени. В 1980-е годы Турбин, как считает Игорь Золотусский, "выступает в роли дразнителя нравов на страницах альманаха "Современная драматургия", чему я был только рад. В.Огрызко пишет: "Он предаётся филологическим играм, как всегда, привлекая зрителя, читателя и подписчика. Живой ум В.Турбина легко обращается с идеями, он перебрасывает их, жонглирует ими, как актёр в цирке своими булавами и, веселя публику, забавляет её, заставляет иногда задуматься о серьёзных вещах … В.Турбин часто перебарщивает, но ему можно простить: он делает это талантливо". Если он и был маргиналом, то тогда все талантливые критики, включая погромщика Ермилова, были тоже маргиналами. Писать, как Григорий Бровман или Юрий Суровцев, было неинтересно и скучно. Он и на самом деле писал то, что хотел. "Путь к свободе. Путь к Богу. Выстрадал, добился: говорил то, что душою хотел сказать". Интересна его мысль: "Осеняет: наша национальная гордость – "Слово о полку Игореве", песнь о некоем поражении, уж я бы сказал, о конфузе. А петь свои победы мы, русские, решительно не умеем и как-то даже и не желаем, не стремимся. Грубо, очень, очень условно: мазохисты мы. Конфуз, поражение, страдание – это да, это наше, это мы любим, и здесь мы раскрываемся. Уж Фадеев и тот продолжил традицию: "Разгром". А победы, триумфы – ни-ни: подсознательно понимаем, что не в них – счастье... А социалистическое искусство требует как раз триумфальности, победоносности. И вот – пыхтим, радеем, искренне даже стараясь победоносность изобразить. Поверхностные либеральные нападки на социалистический реализм, пикировка с ним, – пикировка с призраком, с какою-то потугой, интересной даже по-своему. Но нападки эти всё-таки не случайны: нападают на то, что всего прежде бьёт в глаза – воспринимается как искусственный обрыв традиции..." На самом деле, в русской литературе так и есть. Великая военная наша проза – вся под Москвой и Сталинградом, и ни одного великого романа о взятии Берлина. Мы как бы выше наших побед.

33. Вадим Валерианович Кожинов(5.07.1930, Москва – 25.01.2001, Москва, Введенское кладбище).

"Я, Кожинов Вадим Валерианович, родился в Москве 5 июля 1930 года в семье служащего. Отец – Кожинов Валериан Фёдорович, мать – Кожинова Ольга Васильевна, домохозяйка. В 1948 году окончил среднюю школу и поступил в Московский университет на филологический факультет. После окончания университета учился в аспирантуре Института мировой литературы. С 1957 года работаю сотрудником отдела теории литературы в этом институте. В 1958 году защитил кандидатскую диссертацию", – писал он в своей автобиографии.

Вадим Кожинов написал более 30 книг, основные работы посвящены вопросам теории литературы, русской литературе XIX века, современному литературному процессу (в первую очередь поэзии), истории России. Ведущий русский национальный критик и русский идеолог конца ХХ века. Ему многие завидовали и завидуют до сих пор. Молодой прозаик Лидия Сычёва повторив мнение своих старших коллег, назвала его еврейским критиком. В свою очередь, еврейские либералы на дух не переносят имени Кожинова. Можно сказать, он царил в русской критике. Что ещё надо?

Был я как-то у него дома... Вадим и говорит: "Володя, бросаю критику, обращаюсь к истории России. Это сейчас важнее". И оказался прав. Сегодня мало кто читает критические книги Кожинова, его историческую национальную публицистику читают все. В статьях и книгах В.В. Кожинова сочетались патриотизм и "незашоренность" мышления таким образом, что его авторитет признавался даже идейными противниками. Удивительно, но его никогда не брала в свой плен старость. Немало крупнейших талантов по причине возраста начинают где-то во второй половине жизни постепенно затухать. А Вадим Валерианович был всегда для всех – живым талантом, живым творцом, живым мыслителем. Какая-то тайная энергия всегда подпитывала его совсем не богатырское тело. Эта энергия – его неустанный поиск. Если бы не Вадим Кожинов, русская литература не досчиталась бы множества талантов. Может быть, мир до сих пор мало что знал о Михаиле Бахтине. Может, не сложилось бы ярчайшее поэтическое явление ХХ века – "тихая лирика", и не приобрели бы всенародную известность стихи Николая Рубцова, Анатолия Передреева, Владимира Соколова, Станислава Куняева? Я не знаю более чуткого к поэтическому слову литературного критика, чем Вадим Кожинов. Он – один из тех, кто уже в течение десятилетий определял истинную иерархию литературных ценностей нашего века. Часто его не столько беспокоили собственные труды, сколько тревожили задержки с публикациями молодых талантливых русских поэтов, "птенцов кожиновского гнезда". Попасть в кожиновскую орбиту – означало попасть в русскую литературу. Только таланта художнику на Руси часто бывает мало – одному нужна поддержка, другому – чей-то мудрый опыт, многим – добрая память. Вот Кожинов и собирал воедино, охранял, очищал от забвения творцов русской культуры. Он дал новое дыхание многим полузабытым строкам из Золотого века русской литературы. Баратынский и Тютчев совсем по-иному стали звучать для сотен тысяч читателей после блестящих исследований Кожинова. Думается, останутся надолго в нашей литературе собранные им поэтические антологии. Может быть, эта сверхчувствительность к слову, к истории и дала ему раньше многих из нас ощущение нарастающей в обществе катастрофы? Ещё задолго до "перестройки" он, признанный литературовед и критик, вдруг с головой ушёл в изучение русской истории. Ему надо было понять прошлое, чтобы познать будущее. Вадим Валерианович как-то мистически предвидел уже всю законченность и исчерпанность века революций и войн и задался целью показать будущим читателям третьего тысячелетия истинную картину ХХ века, всех его загадочных и трагических страниц. И он успел написать свой двухтомник "Россия. ХХ век". Он успел стать гражданином третьего тысячелетия и передать согражданам свои сокровенные знания о минувшем.