Газета День Литературы - Газета День Литературы # 174 (2011 2)

И совершенно зачаровывает меня, как по-детски счастливо Бондаренко радуется всем литературным успехам в патриотическом лагере: вот какой мы гол забили в этом году, вот какого форварда выпустили на поле, вот какой праздник ценителям литературы устроили. Вместе с тем, он никогда не закроет глаза на то, когда гол забивает противоположная сторона. Напротив, спокойно признает: молодцы, забили, хорошо сработали.

Вот у меня на книжной полке лежат прочитанные мной, и, к слову сказать, моей мамой, книги Бондаренко "Дети 37-го года", "Серебряный век простонародья", "Поколение одиночек", "Три лика русского патриотизма".

Откройте их, и найдёте там имена Андрея Битова, Юрия Кублановского, Ольги Седаковой, Беллы Ахмадулиной… Бондаренко много пишет, скажем, о Владимире Сорокине – и периодически вполне комплиментарно.

Но вы можете представить книгу статей либерального критика (не буду называть имён, просто не хочу) где он напишет (даже не хорошо, а просто – напишет) статью про Вячеслава Дёгтева или про Веру Галактионову? Да они про Леонида Бородина с Валентином Распутиным ничего говорить не хотят…

Потому что критерий у Бондаренко, по сути один: если писатель уважает язык, на котором пишет, и болеет о стране, для которой пишет, – он становятся фактом литературной жизни, а значит, что о нём можно и нужно говорить.

Сказать, что единственно к кому Бондаренко по-настоящему беспощаден – так это к врагам русского народа, – тоже будет, пожалуй, преувеличением. Бондаренко год от года всё меньше на них обращает внимания. Человеческая и житейская мудрость позволяет ему понять, что всё их отвратное копошение – если будет жива Россия – снесёт, умоет, вытравит время.

Как вытравила имена многих и многих либеральных оппонентов Бондаренко, столь буйно и гордо витийствовавших с самой середины 80-х. И где теперь они? Кто будет перечитывать их, полные желчи и малоумия, статьи? А Бондаренко вон свои статьи того времени переиздаёт – и они будто вчера написаны, ни слова менять не надо.

Одновременно с этим Бондаренко хватает мужества первым в глаза своим однополчанам сказать о крахе прежней русской патриотики. О том, что патриоты, мужественно перенеся и незаслуженное забвение, и многолетнее хамство всевластных либералов, и насильственное отлучение от читателя, – к нынешнему дню израсходовали свои душевные силы, и уже не способны противопоставить русское лобби – литературному лобби пришлых, зачастую чуждых русской литературе, но очень активных людей. Что есть то есть!

Эта бондаренковская честность – во вред себе, – она дорогого стоит. Он же о друзьях пишет! Что ему стоило сказать, что они по-прежнему дальнозорки, умны, бесстрашны… Но вот не сказал.

Такое поведение, такая позиция, такое мужество называется коротким русским словом – путь.

Бондаренко видит свой путь и идёт им. Вопреки всему. Потому что видит, куда идёт и знает, зачем идёт.

Долгих сил вам, Владимир Григорьевич. Счастливых восходов и спокойных, обещающих завтрашний день закатов в пути.

Критик и публицист Бондаренко слишком часто был прав, чтоб ему было легко. Но пусть будет легко! Опять же: вопреки всему…

Пожалуй, Владимир Бондаренко один из немногих, кто способен нарисовать объёмную картину современной литературы,а прочие критики лишь огрызают углы, разглядывая фасеточным зрением частности процесса, те, что ближе душе, уму и сердцу, собственной этике и эстетике. Но не пытаются вникнуть объективно, отринув личностное, ибо для этого обычно не хватает усидчивости, страсти, нацеленности, любви к книге, восхищения перед нею как божественной тайной, духа и добросердности к автору.

Да и Бондаренко, которым я не перестаю восхищаться, удивляться его работоспосбности, пылкости ума (что ему частенько и мешает), сердечной ровности к самовлюбленным литераторам, уважливости к этой редкой работе, пониманию её смысла и назначения, – и вот даже он нынче, может по усталости и раздражению от частых хворей, грозящей старости, уже не столько держит в горсти русское сочинительство, но пытается по примеру "рапповской субкультуры" исполосовать его, разрезать на доли. (Так в двадцать четвёртом на специальной германской машине немецким профессором был иссечён на ломти мозг В.И. Ленина, чтобы выяснить происхождение гениальности вождя.) Но мозг-то можно распилить на ломти и подсчитать в извилинах число "колбочек", но литература, как национальное бытие (иль существенная часть его), увы, на эту резекцию не поддаётся; ибо, несмотря на признание книги как рыночного товара (нынешняя идеология капиталиста), она, как никакой другой товар, не поддаётся однозначной оценке, но имеет и двойное, и тройное скрытое свойство, не поддающееся анализу эскулапа и его скальпелю, как духовная составляющая, что не имеет веса, цвета и запаха. Как нельзя поставить на полку совесть, любовь к отечеству, стыдливость, порядочность, поклон Богу и вообще Любовь, – это духовное основание человеческой сердцевины.

Попытка "периодизации" литературы была и раньше (19 век), но с целью проследить духовные искания русских беллетристов и влияние её на государство. Правда, если "головы смотрели в разные стороны, то сердце их было одно". Таков и герб России. Отсюда, из исторических предпосылок, несмотря на единое сердце, раздвоенность интеллигенции, её невыносимое "косоглазие", отчаянность её судьбы, которую сами себе и устроили, её грядущих стенаний и плачей. Всё-таки куда лучше, если голова одна и смотрит лишь в домашнюю сторону и надзирает за народишком, готовым всегда удариться в крайность.

Но не было "периодизации", атомизации самих писателей; они шли чередою, колонною, уходили вперёд за горизонт, а следом на ту тропу вступали другие, новый подрост, и цепь русских духовников была единой, куда нельзя просунуть то самое острие скальпеля. И лишь после революции, чтобы лишить нацию исторических и культурных скреп, новопередельцы призвали сбросить классиков с корабля современности.

В чём путаница Бондаренко? Он пишет: "На смену Александру Пушкину и Льву Толстому, как бы гениальны они ни были, приходили новые русские гении… Как бы ни были велики и знамениты Валентин Распутин, Василий Белов… но уже в силу своего возраста эти живые классики ушли из сегодняшнего развивающегося литературного процесса. Они – наши знамёна, наши памятники…" ("Крах патриотики", "Завтра" – №51).

Дорогой Бондаренко, знамёна, которые ты имеешь ввиду, не ветшают, это тебе не лоскут материи; а чтобы писатель превратился в памятник, миф, надобны тысячелетия. А что не ветшает, не киснет и не гниёт – то всегда в пользе и постоянном обиходе и никуда не девается, не выпадает из литературного процесса (но можно утратить по нерадению). Даже Гомер – не памятник, и писания его сущая правда, а не легенда. Пушкин и Толстой, как бы ни ваяли из мрамора их образы, – "живее всех живых". Если Пушкин – "наше всё", значит, он частица нашей неиссекновенной духовной плоти, которую нельзя выставить на погребицу для остужания, он постоянно формирует наше сознание, не выпадая из народа. Даже одна фамилия" Пушкин" – удивительно гипнотический "архетип", невольно влияющий на наше сознание, а значит, и на осознание нации. В этом и удивительная сущность литературы, что её звезды не гаснут, не удаляются в небесное пространство, чтобы там тихо умирать, превращаясь в туманность, уже не влекущую к этическим и эстетическим переживаниям. Без этих духовных величин, размыкающих темь, народу не живать до скончания века, как бы ни пытались негодующие "кобыльники" и "чужебесы" истереть их из нашего сознания. Движение духа – это не смена машин от старых систем к новейшим, работающих, увы, на плоть, на разжижение человечества, ведущих его на убой; национальный дух не терпит ни подмены другим (современным?), ни омоложения, ни развития, ни чипсов в его глубинные структуры. Национальный дух, подкреплённый православием и всей великой предысторией его, покоится на тысячелетнем народном опыте самосохранения, и он чужд всяким новинам, подменам, нашему нетерпению до перемен. Дух стоит на догмате, как земля-мать зиждется в безмерном океане на трёх бессмертных китах. И великий писатель уже замешан в национальном каравае, в каждой волоти его, давая нам силу.