Валентина Полухина - Бродский глазами современников

Интервью с Евгением Рейном

24 апреля 1990 года, Москва

Бродский считает вас одним из лучших поэтов, пишущих сегодня по-русски [2] Иосиф Бродский в интервью Анни Эпельбуан сказал: "На мой взгляд, это самый интересный, самый значительный поэт на сегодня" (Иосиф Бродский, "Европейский воздух над Россией" ("Странник", No. 1, 1991, С. 36)). См. также выступление Бродского на вечере Евгения Рейна в Культурном центре эмигрантов из Советского Союза в Нью-Йорке 29 сентября 1988 года ("Стрелец", No. 10, 1988, С. 38-39). . Вы с ним согласны?

Это сложный вопрос. Я высоко ценю мнение Бродского, сам же отношусь достаточно трудно к такой проблеме. Никто из сочиняющих стихи не считает себя дурным поэтом. Я вообще против какого-то выделения очень узкой группы поэтов, наименования их неким авангардом качества. Надеюсь, что я не принадлежу ко второму и третьему сорту. Это все, что я могу сказать.

Он же сказал о вас, цитирую: "Это единственный человек на земле, с чьим мнением я более или менее считался и считаюсь по сей день. Если у меня был какой-нибудь мэтр, то таким мэтром был он" [3] Иосиф Бродский, "Настигнуть утраченное время", интервью Джону Глэду ("Время и Мы", No. 97, 1987, С. 165). В России перепечатано в альманахе "Время и Мы" ("Время и Мы"/"Искусство": Москва/Нью-Йорк, 1990), С. 283-97 и в книге Глэда "Беседы в изгнании" ("Книжная палата": М., 1991, С. 122-31). , — то есть вы. К чему вас обязывает быть мэтром Бродского?

Это опять-таки сложный вопрос. Иосиф, действительно, много раз в разных редакциях говорил приблизительно это. Я не могу всемерно его прокомментировать, потому что не вполне понимаю, что Иосиф вкладывает, какое содержание, в эти слова. Исторически все было приблизительно так. Дело в том, что я на пять лет старше Иосифа. И когда мы познакомились — это был 59-й год. — Иосифу было 19 лет, а мне — 24. Очень сложно и невозможно сейчас подробно описать, как тогда в Ленинграде составлялись литературные группировки, кто был во главе, кто не был во главе [4] О "неофициальной" поэзии Ленинграда конца 50-х — начала 60-х см. подборку материалов в "Новом литературном обозрении" (No. 14, 1995, С. 165-314), там же избранная библиография, составленная Иваном Ахметьевым и Владиславом Кулаковым. См. также интервью с Анатолием Найманом в настоящем издании. . Но во всяком случае, в очень узкой группе поэтов мне принадлежало определенное первенство [5] Из статьи Владимира Уфлянда "Один из витков истории Питерской культуры" (альманах "Петрополь" (Л-д), Вып. 3, 1991, С. 108-15): "В объединении Технологического института царил Евгений Рейн со своей поэмой о Рембо и тихо, но ярко блистали Анатолий Найман и Дмитрий 'Бобышев" (С. 110). . Первенство, может быть, просто связанное с тем, что я был старше остальных на год или на два; может быть, с тем, что я уже написал какие-то достаточно известные в ленинградских кругах стихи; может быть, связанное с определенной эрудицией, по тем временам затруднительной. Что касается каких-то отношений "учителя—ученика", то в буквальном смысле, мне кажется, их не было. Просто произошла довольно интересная и удивительная история. Иосиф, которого я повстречал замечательно одаренным, но, в известной степени, эклектичным поэтом, тогда искал и разрабатывал свою собственную систему. Я уже писал довольно определенные стихи, и мне было поздно, как мне казалось, — может быть, это было ошибочно и даже наверняка ошибочно, — что-либо менять принципиальное в тех своих стихах. Однако я видел какие-то новые возможности в русском стихосложении: новые возможности влияний, новые возможности тематические, возможности привлечения какого-то психологического анализа, сближения стиха с прозой. И все эти вещи я, естественно, как-то излагал, рассказывал, делился с Иосифом ими. Я даже не всегда помнил, что именно я говорил, но оказалось, что Иосиф это запоминал. В одной из его статей я прочел пересказ даже довольно длинной нашей беседы тех лет о всякого рода вариантах поэтики [6] Рейн, вероятно, имеет в виду некоторые из интервью Бродского, в частности, Наталье Горбаневской: "Быть может, самое святое, что у нас есть — это наш язык..." ("Русская мысль", 3 февраля 1983 г., С. 8-9) и Джону Глэду (Ibid.), в которых обсуждаются проблемы русской поэзии и поэтики. . Возможно, вот из этих вещей и сложилось то самое мнение, которое вы сформулировали в своем вопросе.

Бродский неоднократно отмечал тот факт, что вы в свое время дали ему один из наиболее ценных советов по части стихосложения, а именно, сводить к минимуму количество прилагательных в стихотворении [7] Бродский в интервью Горбаневской, вспоминает: "Я у него [у Рейна] многому научился. Один урок он мне преподал просто в разговоре. Он сказал: 'Иосиф, ... в стихотворении должно быть больше существительных, чем прилагательных, даже чем глаголов. Стихотворение должно быть написано так, что если ты на него положишь некую волшебную скатерть, которая убирает прилагательные и глаголы, а потом поднимешь ее, бумага все-таки будет еще черна, там останутся существительные: стол, стул, лошадь, собака, обои, кушетка...'. Это, может быть, единственный или главный урок по части стихосложения, который я в своей жизни услышал" (Ibid., С. 9). Сходное воспоминание см. в выступлении Бродского на вечере Рейна в Нью-Йорке 29 сентября 1988 (Ibid.) и в интервью Джону Глэду (Ibid.). . Не вспомните ли вы, когда и по поводу каких конкретно стихотворений он получил от вас такой совет?

Вы знаете, не помню. Я помню приблизительно, что такой разговор был. Более того, это мое мнение, которого я довольно долго придерживался и которое пытался как-то применить к собственным стихам. Но я говорил, что начал писать стихи очень рано. Так что я опирался в основном на опыт советской поэзии 20-х годов, который включал не только Мандельштама, Пастернака и Заболоцкого, но и таких поэтов, как Луговской, Сельвинский, что в общем как-то связало меня уже по рукам и ногам. Я не могу припомнить буквально, в каком именно случае я говорил то, что цитирует Иосиф. Но, так как я действительно едва ли не по сей день держусь этого мнения, я, безусловно, ему это говорил.

Кого вы считаете своим учителем?

У меня было довольно много учителей. Я учился везде, где мог, но наиболее сильное влияние на меня оказали Блок, Анненский и Мандельштам.

У вас есть стихотворение "Десять лет спустя, или Взгляд за окно на Манеж и на площадь" [8] Евгений Рейн, "Нежносмо..." ("Раритет-537": М., 1992, С. 56-57). , ритмически и синтаксически напоминающее стихи Бродского "Уходить из любви, в яркий солнечный день, безвозвратно" [С:41-42] и "Все равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова" [С:92-93/I:160-61] [9] "Посвящение Глебу Горбовскому" ("Уходить из любви..."), датированное 4 сентября 1961 г. (по "самиздатскому" "Собранию сочинений" Бродского, составленному и отредактированному Владимиром Марамзиным (том 1, "Стихи и поэмы 1957-62", Л-д, 1974; далее — [МС-1]), опубликовано без ведома автора в 1965 году в книге "Стихотворения и поэмы" и в альманахе "Воздушные пути" (Ныо-Йорк, Вып. IV, 1965, С. 61-62). Больше на русском языке не переиздавалось. "Письмо к А.Д." ("Все равно ты не слышишь...") также не переиздавалось до включения в I том "Сочинений Иосифа Бродского". Поэт относился к своим вещам этого периода довольно скептически (см. интервью с Томасом Венцловой в настоящем издании). . Кто с кем в них аукается?