Валентина Полухина - Бродский глазами современников

Он предвидел и видит, что замки увиты плющом.

Еще рань и февраль; а природа цвести притерпелась.

Обнаженным зрачком и продутым навылет плечом

знаменитых каналов он сносит промозглую прелесть.

Завсегдатай соборов и мраморных хладных пустынь,

он продрог до костей, беззащитный, как все иноземцы.

Может, после он скажет, какую он тайну постиг,

в благородных руинах себе раздобыв инфлюэнцы.

Чем южней его бег, тем мимоза темней и лысей.

Там, где брег и лазурь непомерны, как бред и бравада

человек опечален, он вспомнил свои старый лицей,

ибо вот где лежит уроженец Тверского бульвара.

Сколько мук, и еще этот юг, где уместнее пляж,

чем загробье. Прощай. Что растет из гранитных расселин?

Сторож долго решает: откуда же вывез свой плач

посетитель кладбища? Глициния — имя растений.

Путник следует дальше. Собак разноцветные лбы

он целует, их слух повергая в восторженный ужас

тем, что есть его речь, содержанье и образ судьбы,

так же просто, как свет для свечи — и занятье, и сущность

Человек замечает, что взор его слишком велик,

будто есть в нем такой, от него не зависящий, опыт:

если глянет сильнее — невинную жизнь опалит,

и на розовом лике останется шрам или копоть.

Раз он видел и думал: неужто столетья подряд,

чуть меняясь в чертах, процветает вот это семейство? —

и рукою махнул, обрывая ладонью свой взгляд

(благоденствуйте, дескать), — хоть вовремя, но неуместно

Так он вчуже глядит и себя застигает врасплох

на громоздкой печали в кафе под шатром полосатым.

Это так же удобно, как если бы чертополох

вдруг пожаловал в гости и заполонил палисадник.

Ободрав голый локоть о цепкий шиповник весны,

он берет эту ранку на память. Прощай, мимолетность.

Вот он дома достиг и, при сильной усмешке звезды,

с недоверьем косится на оцарапанный локоть.

Что еще? В магазине он слушает говор старух.

Озирает прохожих и втайне печется о каждом.

Словно в этом его путешествия смысл и триумф,

он стоит где-нибудь и подолгу глядит на сограждан.

1977

Наталья Евгеньевна Горбаневская(26 мая 1936, поэт, переводчик, журналист. Начала печататься в самиздате с 1961 года (журнал "Феникс"). Основатель "Хроники текущих событий" (первый номер вышел 30 марта 1968 года). Связав свою судьбу с правозащитным движением, сознательно избрала путь мученика и изгоя. 25 августа 1968 года в числе бесстрашной семерки вышла на Красную площадь с протестом против оккупации Чехословакии советскими войсками — событие, описанное ею в книге документальной прозы "Полдень" (Frankfurt/Main, 1970). В 1969 году арестована во второй раз, заключена сначала в Бутырскую потом насильно помещена в Казанскую психиатрическую больницу особого типа. Рано выбрав жизнь души за модель существования, Горбаневская выдержала все физические и нравственные испытания. В декабре 1975 года вместе со своими двумя сыновьями выехала на Запад, с 1976-го живет в Париже. С 1981 года Горбаневская — постоянный сотрудник газеты "Русская мысль", с 1983-го — заместитель главного редактора журнала "Континент". Все ее поэтические сборники изданы на Западе: "Стихи" 1969), "Побережье" (Анн Арбор, 1973), "Три тетради стихотворений" (Бремен, 1975), "Перелетая снежную границу" (Париж, 1979), "Ангел деревянный" (Анн Арбор, 1982), "Чужие камни" (Нью-Йорк, 1983), "Переменная облачность" (Париж, 1985), "Где и когда" (Париж, 1985). На родине несколько стихотворений было опубликовано в журналах "Знамя" (No. 6, 1966) и "Звезда Востока" (No. 1, 1968). Стихи Горбаневской переведены на многие европейские языки [133] В том числе на английский: "Selected Poems" (London, 1972); "An Anthology of Russian poetry", tr. D.Weissbort (1979), P. 331-34; "Times Literary Supplement" (26 June, 1987). .

Отказываясь от формального новаторства, не прибегая к силлогизмам и избегая женского лукавства, Горбаневская упрямо и успешно остается чисто лирическим поэтом. Трагический лиризм и нравственная позиция связывают, ее со своим временем крепче, чем гражданские темы, обязывает ее биография. Этическим центром поэтического невской является чувство вины и ответственности за все содеянное другими: "Это я не спасла ни Варшаву, ни Прагу потом, / это я, это я, и вине моей нет искупленья". Горбаневская много переводит восточноевропейских поэтов, в том числе стихи и прозу Чеслава Милоша, стихи Томаса Венцловы. В последнее время ее стихи все чаще появляются в отечественной периодике. Вышел в свет первый отечественный сборник поэта "Набор" (М., 1996).

Интервью с Натальей Горбаневской

13 июля 1989 года, Ноттингем

Сначала скажите, пожалуйста, несколько слов о себе. Когда вы начали писать стихи?

Первые стихи, по семейным преданиям, я сочинила в четыре года. Они не похожи ни на что из описываемого Корнеем Чуковским в книге "От двух до пяти". По поэтике они похожи на мои будущие стихи. Я вам могу их прочесть:

Душа моя парила,

а я варила суп.

Спала моя Людмила,

и не хватало круп.

Я думаю, что в общем по этому принципу я и пишу до сих пор. Потом, в школе, где-то в 12-летнем возрасте я начала совершенно волевым усилием писать такие безобразные пионерско-комсомольско-советские стихи. И только уже в университете я начала писать, писать, писать. Уже, так сказать, накатило. Но поскольку в живых я оставила стихи, начиная с 56-го года, то можно сказать, что я начала писать с 1956 года, с 20 лет.

Когда пересеклись ваши пути-дороги с Бродским, поэтически и физически? Одновременно или стихи его появились в вашей жизни раньше самого Иосифа?

В 1960 году, весной, когда Алик Гинзбург выпускал 3-й, Ленинградский номер "Синтаксиса" [134] Самиздатовский журнал "Синтаксис" под редакцией Александра Гинзбурга начал выходить с 1959 года. С 1959 по 1960 гг. вышло всего три номера. На четвертом номере Гинзбург был арестован и приговорен к семи годам заключения. Освобожден в 1971 году. Эмигрировал в 1973-м. В настоящее время входит в состав редколлегии парижской газеты "Русская мысль". приехал из привез стихи Бродского. И сразу же они туда вошли. Было видно, что вот совершенно новый поэт, потому что о всех остальных ленинградцах мы как-то слышали, что они есть, что-то всегда читали за последние четыре года, с 1956 по 1960-й. А Бродский — это было совершенно новое, хотя сейчас я могу сказать, что я не люблю ранние стихи Бродского, не люблю ни "Пилигримов" [С:66-67/1:24], ни "Еврейское кладбище" [С:54-55/I:21]. Но это был действительно тот этап, который он должен был пройти, этап к взлету. Это просто взлетная площадка, и это было видно уже тогда. И, конечно, это производило огромное впечатление. Но тех, кто сейчас усиленно, просто из своей собственной ностальгии, повторяют "Пилигримов", я считаю людьми отставшими от Бродского, и на очень много отставшими.