Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VII

То-то он про общий европейский дом распелся.

С другой стороны, они там в Евразии только раз в месяц в баню ходят. Спросите хоть Цецилию. Или лучше Петровича.

Да ты, Густав, молчи! Тебя каким мылом ни три, контру не отмоешь.

Вот-вот, патриот разговорился. По Рязани своей скучать изволите, Петрович? Ностальжи де ла бу, иначе не назовешь. Сколько лет тут живете, а все в хлев тянет. Хотя, казалось бы, на местной женат.

Ты бабу мою, Густав, не трожь. Она хоть местная, да полукровка. У местных ваших клитора днем с огнем не сыщешь. Рыбы!

Петрович! При дамах!

Оттого мужик тут в педрильство и кидается. Или на демонстрации. Часто не знаешь, какую статью ему шить.

Базиль Модестович, он наше национальное достоинство оскорбляет!

Господа министры, господа министры, не ссорьтесь.

Я всегда считал, что иностранец не должен быть министром внутренних дел. Иностранных — пожалуйста, а внутренних — нет.

Контра ты, Густав, нераскаянная. Не говоря — клитор дело внутреннее. Ну, да откуда тебе знать-то с твоей местной.

Да как вы смеете!

Да как вам, Петрович, не стыдно!

Господа, господа, не ссорьтесь.

Министру внутренних дел стыд неизвестен, Цецилия. Министр внутренних дел — он как гинеколог.

Я всегда считал, что иностранцу нельзя...

Господа министры, господа министры, успокойтесь. Во-первых, Густав, ты не прав. Министр внутренних дел...

И юстиции.

...и юстиции должен быть иностранцем. Гарантия большей объективности, и никакого непотизма. Вспомним римское право. Плюс всегда лучше, если угнетатель — а закон всегда угнетатель — чужеземец. Лучше проклинать чужеземца, чем соотечественника. На этом все империи держатся. Вспомним цезарей, в худшем случае Сталина. Своего рода психотерапия. Здоровей ненавидеть чужого, чем своего.

Ой, записываю.

Но я не могу голосовать вместе с человеком, который оскорбляет достоинство моей нации!

Если бы он был свой, то да, тогда бы ты, Густав, не мог. Но поскольку он иностранец — можешь. Ибо он ведет себя естественно. Более того: благодаря его естественности и ты ведешь себя естественно, приходя в бешенство. Что есть естественная реакция. Это, значит, во-первых. Во-вторых, гинекологические его наблюдения если и оскорбительны для достоинства нации, то только для ее половины. Вот даже Цецилия не реагирует.

Ей что. У нее четверо детей. Скуластенькие. Или потому что знает, что Петрович преувеличивает. То есть преуменьшает.

Погорячился он, Базиль Модестович.

Погорячился ты, Петрович?

Ага.

В любом случае достоинство нации не размером этой вещи определяется. И в любом случае мы должны заботиться о достоинстве всей нации. Поэтому прибавим еще восстановление флага и гимна, которые до Перемены К Лучшему существовали, а? Ты как на это, Петрович?

Я чего, я за. Хотя чего он символизировал — никогда не мог добиться. Даже пыткой.

Ну-ка, Цецилия, по твоей части.

Серые полосы на белом поле. Символизируют местный климат. Погоду вообще.

На телепомехи похоже.

А я на американский флаг грешил.

Или на кошачью спинку.

Значит, восстанавливаем Цвета Национальной Погоды. Гимн?

Гимн, Базиль Модестович, был не Бог весть что. Можно было петь на мотив или «О май дарлинг Клементайн» или «Кукарачи». Как «Дойчланд, Дойчланд юбер аллее».

Н-да, Сам может фыркнуть.

Не понять.

Понять неправильно.

Может, ихний обработать?

Не будем впадать в крайности.

Десять же минут осталось.

Как насчет «Тэйк файв» Брубека? Холодно и энергично.

Жив он: авторские платить — казны не хватит.

Может, что-нибудь народное?

«Слезы рыбачки»?

Заунывно.

«Где мой милый»?

Сам не поймет.

Ясно, что в Сибири.

Может, «Милый край, не расстанусь с тобой»!?

Это лучше.

Гораздо лучше.

Музыка и слова народные.

Никакой идеологии.

Я это для себя всегда на мотив «Маленького цветка» Сиднея Беше пою.

Ну-ка, ну-ка.

Цецилия поет.

«Милый край, не расстанусь с тобой / Ни за что никогда не покину тебя». Ой, я сегодня не в голосе.

Недурно, недурно.

Совсем недурно.

Так голосуем, господа министры? (Напевает.) Милый край, не расстанусь с тобой, пум-пум-пум-пум-пум-пум-пум, пум-пум-пум-пум-пум.

Голосуем, голосуем.

Исторический момент.

Великое — пум-пум-пум-пум-пум-пум — событие.

Поворот на 180 градусов.

Демократия.

И волки сыты, и овцы целы.

И волки, и овцы.

Пум-пум-пум-пум-пум-пум, пум-пум-пум-пум-пум-пум.

Кто за — поднимите руки.

А чего поднимать — и так все ясно.

А того, что — (кивает в сторону медведя) записывается. И на видео — тоже. Сам, может, даже по прямой трансляции смотрит. Хотя он на пресс-конференции.

Да, наверно, уже кончилась.

У него кончилась, у нас — начинается. Через две минуты. Ну, кто — за? (Голосуют.) Так: три — за. Кто против? (Поднимает руку.) Так: я — против. Большинством голосов — пум-пум-пум-пум-пум-пум, тьфу, привязалось...

Базиль Модестович, это же национальный гимн!

Ах, да, простите... резолюция о переходе к демократической форме правления и экономической реформе пум-пум-пум-тьфу!.. принята. Подписи. (Расписывается.) Густав! (Протягивает бумагу Густаву, тот расписывается.) Петрович! (Протягивает бумагу Петровичу, тот расписывается.) Передай Цецилии. (Петрович передает документ Цецилии, та расписывается.) Матильда! Эй, Матильда!

Входит Матильда в чем мать родила.

Переведи это на местный язык.

Когда?

Сейчас.

Ой, так там же пресса.

Подождут. Обеденный перерыв еще не кончился.

Но они в двери лезут.

Обождут. Не 17-й год. Переводи. Это — что за маскарад? Вернее — наоборот.

Так ведь поворот на 180 градусов.

Так то на 180, Матильда, а ты на все 360 хватила.

Это чтоб бесповоротность символизировать, господин Президент: что после демократии дальше ничего не будет. И что демократия естественна.

Прессе это должно понравиться. Хороший кадр: рядом с Топтыгиным. (Распускает галстук.) Переводи.

Ой, щас. (Убегает.)

Петрович, сигару хочешь? Фидель прислал.

Ага... Кровь, говорю, с молоком.

Держи. Ну, про молоко мы всё знаем. Гейгер зашкаливает.

Про кровь тоже.

Что да, то да.

Даже неинтересно.

Интересно, что это в Матильде больше демократии радуется: кровь или молочко?

И — и, Густав, сигару? Впрочем, что ж это я? Ты ж некурящий. Тебе, Цецилия, тоже не предлагаю. Кончай арбуз.

Я бы взял одну. Ради такого случая.

Какого «такого»? Держи.

Ну, демократия все-таки.

В Густаве это, конечно, кровь.

Ну, я бы ради этого, Густав, не стал развязывать. Тем более — если кровь.

А ради чего вы б развязали, Базиль Модестович?

Да ни ради чего. Я ведь, Густав, заметь, и не завязывал. Да вот хоть тот же Фидель: мне присылает, а Самому перестал.

Ему хорошо: у него остров.