Газета Завтра Газета - Газета Завтра 343 (26 2000)

Елена АНТОНОВА

Двадцать первого июня исполнилось девяносто лет со дня рождения великого русского поэта Александра Трифоновича Твардовского, автора уже бессмертных стихов "Я убит подо Ржевом", "Две строчки" и совершенного в своей гениальной простоте "Василия Теркина".

Он — знаковая фигура в русской литературе ХХ века для всех течений и направлений. Но ими же, этими направлениями,— он разделяем на части. Для наших либералов, для всей демократической публики не существует народного поэта Александра Твардовского. Демократами написаны сотни статей, книг, защищены десятки диссертаций о жизни Александра Твардовского и его роли в русской литературе, но исключительно как главного редактора оппозиционного "Нового мира", как публикатора первых произведений Александра Солженицына, воспоминаний Ильи Эренбурга, прозы Юрия Трифонова, Василя Быкова, Фазиля Искандера. О поэте Твардовском они изредка упоминают где-то по касательной, и то — останавливаясь исключительно на поэме "Теркин на том свете" и "По праву памяти" по причине их оппозиционности. А уж как русского классика ХХ века его одним из первых выкинули с корабля современности вместе со всей советской литературой, вычеркнув как несуществующего в наличии. Да и из наследия "Нового мира" либеральными исследователями на первый план вытаскивались прежде всего критика и публицистика, расшатывающие устои брежневского режима.

В патриотическом стане господствовала скорее противоположная тенденция. О роли Александра Твардовского как главного редактора самого популярного в кругах интеллигенции литературного журнала старались умалчивать. А если и писали, то крайне неодобрительно, стоит вспомнить статьи Михаила Лобанова или Виктора Чалмаева. "Новомировская критика" перьями Лакшина, Буртина, Кардина только и делала, что воевала с робкими попытками поднять вопрос о русском национальном самосознании в статьях авторов "Молодой гвардии".

Поэта Александра Твардовского при этом старались иногда даже грубовато противопоставить редактору Твардовскому. Иные патриотические исследователи литературы, восторгаясь "Василием Теркиным", военными стихами Твардовского, просто не упоминали о редактируемом им журнале.

Так было и после смерти поэта, так было и при праздновании юбилеев, связанных с его именем. Казалось, что Владимир Фирсов, Евгений Нефедов, Виктор Смирнов, Юрий Бондарев пишут о совсем другом человеке, и совсем не о том, о ком в других журналах и газетах писали Алексей Кондратович, Владимир Лакшин или Юрий Трифонов.

У каждого под рукой были свои цитаты, свои высказывания поэта, свои откровения и свои встречи с ним. Каждый писал свою правду и только правду. Один из самых национальных, зараженных русскостью, традициями своего народа, традициями великой русской литературы народный поэт Александр Твардовский. Организатор диссидентского гнездовья, крайний пессимист и скептик, поддерживающий в литературе, прежде всего обличительность и иронический тон по отношению не только к власть имущим, но и к самим государствообразующим основам Александр Твардовский. Как одно уживалось в другом? Как существовала столь противоречивая личность? И как связывалось одно с другим?

Увы, мне стало это понятно именно в последнее десятилетие, когда и такие лидеры коммунистической партии, как секретарь обкома Ельцин, высший идеолог компартии, сменивший Суслова Александр Яковлев, резко меняли свои взгляды. И каждый раз в глубинной основе предательства ими своих единомышленников, находясь в высшем эшелоне власти, было предательство детское, когда зная о репрессиях близких, но спасая жизнь свою, карьеру свою, они шли в партию, старались истово верить во все ее постулаты, этой истовостью забывая о сделанном в детстве выборе...

Сложная трагическая судьба Александра Трифоновича Твардовского схожа с такой же сложной и трагической судьбой всего русского народа. Со сложной трагической судьбой детей дворян, священников, крестьян, русского офицерства, еще в детстве остро воспринимавших гибель или крутые невзгоды близких и родных, но позже также искренне вовлеченных в новое гигантское строительство державы, искренне ставших верными воинами в годы Великой Отечественной войны, искренне поверивших в новую советскую соборность, в новый красный лик все той же единственной Российской Империи. Такими были Туполев и Королев, Курчатов и Калашников, Свиридов и Шолохов. Многие из них надломились во время хрущевской оттепели: значит, все было напрасно? Значит, не нужны были такие жертвы?

У поэта, ставшего еще с юности певцом колхозов, певцом социализма, у поэта, воспевшего, как никто другой, мужество русского воина, в годы хрущевского нигилизма сами собой открылись душевные раны, терзавшие его всю жизнь.

Уверен, что нет никаких двух Твардовских — есть один, с поэтической открытостью и с русской ранимостью переживающий каждый этап в истории своего народа и своей страны.

Уверен, своей "новомировской" обличающей и очищающей политикой он каялся за свое отречение от раскулаченных родственников. Не будем сейчас влезать в детали, которые разобраны и в воспоминаниях его брата Ивана Твардовского, и в поздних достаточно объективных исследовательских работах. Да, нам и не нужны детали. Важен общий смысл. Молодой талантливый поэт, выросший в смоленской глубинке, искренне поверивший в глобальные преобразования, ставший трубадуром нового расцвета красной державы, в атмосфере нигилистического отношения к былым традициям, к былому прошлому, к былой деревне отстранился от своей репрессированной и раскулаченной родни. И не из страха, а от искренней веры — так надо. Надо Родине. Надо Державе.

Это был период собирания сил под единым советско-имперским флагом. Но еще в предвоенные годы постепенно русская национальная составляющая в обществе стала набирать силу. В годы войны даже Сталин признал главенствующую роль русского народа, поверил в надежность русского характера.

Твардовский понял, что та, былая, традиционная русская жизнь нужна по-прежнему и державе, и народу, и каждому воину в отдельности. Он еще не осудил, но уже объединил в себе и ушедшее с коллективизацией, и новое советское. В душе наступил момент гармонии. Вот тогда-то и возникли лучшие классические строчки поэта Александра Твардовского:

Я убит подо Ржевом,

в безымянном болоте,

в пятой роте, на левом,

при жестоком налете...

Я — где корни слепые

ищут корма во тьме;

я — где облачком пыли

ходит рожь на холме...