Николай Плахотный - Великая смута

На митинге возле Вечного огня на площади Победы слово попросил забредший в столицу колхозник. Типичный молдаванин: в бараньей кучме, в овчинной телогрейке, перепоясанный красным кушаком. И по сути то была не речь, а крик души:

— Чего вы тут, ребята, распушились, как молодые петухи. Что-то вы не того! Что-то у вас тут не так. Кричите сильно и много, а что-то не договариваете. Причем тут лымба (язык)? Зачем вам триколор потребовался? Не морочьте, ребята, нам головы. Прямо скажите: чего хотите?

Оратору не дали высказаться. Какие-то молодцы столкнули селянина с трибуны. У микрофона возникла потасовка, которая переросла в национальную борьбу — трымбу.

Простые люди кожей, как говорится, чувствовали: с ним поступают как со стадом. Под шумок куда-то загоняют, откуда уже не будет выхода. Из Молдавии в Москву — в редакции газет, журналов, на ТВ — сплошным потоком шли слезные жалобы, гневные письма с единственной просьбой: принять меры и навести, пока не поздно, порядок.

В сознании растревоженного народа жила блаженная мысль: верхи не знают, что делается в низах. Как бывало в старь (от царя-батюшки), так и теперь (от генсека) гады чиновники скрывают правду-матку.

Из кричащего потока писем взял я одно, адресованное М. Горбачеву. В редакцию газеты «Труд» его спешно доставил фельдкурьер из Кремля, с резолюцией члена президентского совета Г. Ревенко. То было не письмо, а форменная петиция, ее подписали 829 человек. Письмо сохранилось в моем архиве. Оно длинное, привожу всего две странички.

«Многие из нас прибыли в республику в послевоенное время в качестве учителей, преподавателей вузов, техникумов. Было также много медиков, специалистов-аграрников, сотрудников госучреждений. Молдавия приняла нас радушно, по-братски. И то была едва ль не лучшая награда за все трудности и невзгоды.

В то время, в силу известных причин, своих кадров, на уровне современных требований, в республике было мало, буквально единицы. Потому и делопроизводство велось в основном на русском языке. Молдавским больше пользовались в быту. И никто нам это не ставил в вину, в упрек. Прошли десятилетия. Изменилось общественное сознание. За это время республика крепко встала на ноги. Стала цветущей не только в стихах и песнях. Соседняя, через реку Прут, страна Румыния ни в какое сравнение не шла с Молдавией. Мы своими глазами видели тамошнюю жизнь. Румыны к нам ездили отъедаться и одеваться! Но последнее время у нас в республике чувствуется «нестроение», беспокойство. Словно нехорошая муха укусила. Выпер и стал чуть не главным вопрос о суверенитете. Можно подумать, что, став независимыми, мы разбогатеем и станем здоровее.

И все же русскоязычные граждане с пониманием восприняли новые веяния, в том числе и в специфических вопросах лингвистики. На языковой почве в Молдавии возник большой шум, он разрастается, разрастается. На некоторых предприятиях развернулась оголтелая политическая кампания: не говоришь по-молдавски — освобождай место! Вокруг этого болезненного вопроса плетут интриги, идет подсиживание. Кое-кто откровенно дурит. У некоторых со дна поднялась всякая муть, всплыли старые обиды. Стало модно делать карьеру на так называемой «пятой графе». Запахло жареным. Русские, украинцы, евреи бегут из Молдавии куда глаза глядят.

Особенно неспокойно русским. Нас можно безнаказанно оскорблять, унижать прилюдно, в присутствии детей. Не приведи Бог ответить! Провокации на каждом шагу. На дверях наших квартир и почтовых ящиках начертаны знаки «Али Бабы». Открыто говорят о готовящемся истреблении русских. Ведется подлая работа, направленная на разрушение смешанных браков. Считаются неполноценными, даже позорными те семьи, где муж и жена не единой крови. Местные националисты жонглируют словом «оккупант» как хотят — даже в печати, на радио, ТВ.

Товарищ Горбачев! Возможно, наша мысль покажется вам странной, но мы, живущие у западной границы Советского Союза, видим: дело движется к расколу великой державы. Для того захватчикам и не надо вторгаться в наши пределы. Достаточно перессорить меж собой советских людей в национальном вопросе. Потом можно одну шестую часть мира брать голыми руками. Признаком неблагополучия в стране стали беженцы. Многим гражданам уже не дорога судьба Отечества. Люди бегут вон. Всяк спасает свою шкуру.

Михаил Сергеевич, страна в опасности!» Подписи.

Главный редактор «Труда» А. С. Потапов перед поездкой в Кишинев напутствовал меня:

— Разберись-ка там. И для газеты черкни что-нибудь вкусненькое. Ведь ты, как нам известно, немного молдаванин.

Не совсем так. Однако Молдавия для меня не пустой звук.

Родители мои переехали на жительство в Молдавию в 1948 году. Не карьеры ради и не в погоне за длинным рублем. Было специальное постановление СНК (Совет народных комиссаров), призывавшее специалистов народного хозяйства помочь наладить жизнь в освобожденных районах.

Не знаю, по какому принципу шел отбор кандидатур среди ветеринаров, помню только, однажды отец пришел домой возбужденный. Мама была категорически против переезда. Жили мы по тому времени неплохо в тихом городке Богучаре, что в Воронежской области. Имели свой домишко, небольшую усадьбу при нем. Корову держали. Мечтали о садике. Он был уже посажен, готовился плодоносить. О том было много разговоров.

Новый сад посадили в Комрате.

После среднерусского пейзажа полупустынный вид Буджака наводил уныние, тоску. В речушке Ялпуг вода соленая, негодная для полива. Искупаться и то негде. Зной ослепительный. Пыль пронзительная. Мама тайком плакала. На людях же подтрунивала над отцом: такой бесхарактерный! Не мог противостоять начальству.

Мало-помалу обвыкли, притерпелись, приспособились. Потом пришла пора открытия красот, постижения радостей. Оказалось, здешняя земля чутко реагирует на прикосновение человеческих рук. Небольшой клочок земли давал нам основное пропитание; мы имели с него все, кроме хлеба. Когда же вошли в силу сад и два десятка виноградных лоз, вовсе перестали ходить на базар. Научились делать свое домашнее вино. Я не знал дела лучше, чем копаться в огороде.

По окончании рабочего дня отец занимался иногда частной практикой. Ездил по вызовам в индивидуальный сектор. В таких случаях требовался подручный. Отец брал меня с собой в качестве ассистента.

Запомнилась поездка в Дезгинжу. У тамошнего крестьянина бодливая корова распорола бок его буренке. Рана загноилась, зачервивела. Животное уже не подымалось. Вопрос стоял так: сразу прирезать или немного подождать.

Засучив рукава, по всем хирургическим правилам мы обработали рану. Сделали прививку, ввели полуторную дозу редкого тогда пенициллина. Когда опасность миновала, и мы собрались в обратный путь, подошел хозяин. Переминаясь с ноги на ногу, промямлил: