Николай Плахотный - Великая смута

Новый сельхозустав предоставляет каждому право иметь на подворье двух коровок, тройку свиней, до десятка овечек и неограниченное число гусей, индеек, кур. Если относиться к делу серьезно, с полной ответственностью, из говна, как говорится, не вылезешь. И все же, по-моему, главное в жизни — не домашнее производство, а общественное, как более производительное. Таков наш революционный курс, такова наша государственная политика, которая вполне отвечает планетарной гармонии и космического баланса. Кто-то сверху должен ограничивать эгоизм отдельной личности, чтобы сохранить мир от нерациональных перегрузок.

На этом кончаю, потому как устал и боюсь нагородить лишнее.

Прошлый раз я отложил перо не только из-за усталости. У нас корова телилась, двойню принесла. Я не жадный, но люблю нечаянный прибыток.

О том, что написал в прошлом письме, с теперешним стыковаться не будет. Не взыщите! Русские люди в душе своей общественники. Сельский мир со времен царя Гороха представлял собой общину. По сути, тот же колхоз, в артельной стадии. Однако в общей массе встречаются персоны, которые желают жить наособицу, тянутся не к стандартному богатству. Они из породы двужильных, может, у них гены такие. Для них личная выгода — превыше всего. Цыган знал, когда говорил: «Краденая лошадь обходится немного дешевле краденой». Чуете, не намного. Это если все-все взвесить, подсчитать до мелочей. А сверх того есть еще и азарт и риск. Мне же важней всего спокойствие, свободное время. Это ведь тоже чего-то стоит. Да, пожалуй, и немало.

Сосед наш, что с правой стороны, Дмитрий Лысенко — обычный мужик, но рукастый и азартный. У них с женой Верой полон двор всевозможной живности. Даже сельсовет точно не знает сколько чего именно. При всем том ни Дмитрий, ни Вера не имеют прогулов и нареканий насчет дисциплины. При всем том люди безотказные. Три года назад накануне весеннего села правление надумало переукомплектовать нагульные гурты, освободившихся работников послать прицепщиками на тракторные агрегаты. Дмитрий в то время занимал должность «непыльную», исполнял функции учетчика в тракторной бригаде. Пришел к нему в дом предколхоза и прямо с порога говорит: «Без тебя, Дмитрий, колхоз наш развалится».

Дмитрий в ответ: «Без жены решать вопрос не хочу и не буду». Позвали Веру на совет. И здесь же, на кухне, не рассусоливая, супруги решили: коров не только пасти, но и обслуживать, то есть доить. И по сей день превосходно управляются. Да как! Надаивают по 3200–3500 килограммов молочка в год. При том и собственное хозяйство не ущемили ни на грамм. Держат двух буренок, телка полуторагодовалого, свинью с поросятами. Много птицы. К тому же всем на удивление развели черно-бурых лисиц, тем самым подав пример другим.

Если хотите знать, крестьянский труд для здорового человека прилипчив и весьма-весьма азартен. (Не найду более подходящего слова.) С потрохами забирает человека, целиком, без остатка. Интересно мне знать и ваше мнение. Обязательно сообщите. Валентин.

Вы озадачили меня, спросив: «О чем думаю, когда один в степи?» Мысли плавают, как коршуны в небе. Не угадать, каким будет следующий поворот крыла.

Недавно всплыл в памяти образ дедушки Никодима. Был он в бригаде ездовой. По характеру весельчак и балагур. Слыл за грамотея. Выписывал несколько газет, в том числе «Советский патриот». И не просто прочитывал, а делал вырезки и аккуратно складывал в самодельный ящик, наподобие сейфа.

Застал я как-то дедушку за этим занятием. Шкапчик был настеж растворен, и я увидел, что он битком набит резаной макулатурой. Спрашиваю: «Зачем, деда, утаиваешь газетки? Мужикам не из чего цигарки крутить». Старик заговорил со мной, парнишкой, как с равным. «Когда помру, захвачу газетки на тот свет. Тамошние старожилы всегда рады приходу новопреставленного. И первый вопрос: „Что в России новенького?“ Если им нашим, крестьянским языком о земных делах рассказывать, ни за что ведь не поверят. Так я землякам-покойничкам собираю с этого света прессу. Нехай читают да удивляются».

Да и правда, иной раз диву даешься, что оно в мире-то деется! А уж что нас всех впереди-то ждет, никакой философ и даже пророк вообразить не могут.

Я все о себе да о себе. О вас же, дорогой товарищ, ничегошеньки не знаю. Женка моя Лида дала наказ, чтоб вы обстоятельно и подробно поведали б нам свою автобиографию. Очень интересно знать, откуда вы родом? Кто ваши родители? Какое учебное заведение кончили? Какой ваш возраст? Служили ли в армии? И где? Есть ли детки? Лида приглашает всю вашу семью на отдых. Это серьезно. Валентин.

Так вот, вы земляк моей супруги. Она тоже с Дона, из города Ростова.

Вопросы вы задаете сногсшибательные. Спрашиваете: стыжусь ли того, что я пастух? Помилуйте! Отвечаю вопросом на вопрос: «Стыдится ли цыган, что он цыган?»

Когда я служил в армии, дружки спрашивали: «Не беспокоит ли меня то, что у меня корявая фамилия?» Дескать, режет слух свежему человеку. Я же к ней привык. Она для меня звучит так, как, к примеру, Иванов или Ивбнов.

Прославился я в части тем, что не боялся высоты. По пожарной лестнице лез с закрытыми глазами на 4–6 этажи и выше. Не боялся же высоты потому, что перед этим два года работал в Волгограде каменщиком на большой стройке. Обыкновенно начинаешь кладку стены дома с нулевого цикла. И гонишь выше, выше.

Точно также привычно мне и то, что я пастух. С малолетства же хожу за скотиной. Однажды оказавшись в чужой компании, утаил я свою профессию. От небольшого, верней, незрелого еще ума.

С таким вот настроением подался я из хутора в большой город. Выучился на каменщика. Меня уважали. Другим в пример ставили. Я же тайком скучал по степи. Когда возводили многоэтажные здания, любил с верхотуры глядеть в заволжские дали. У дружка Коли был хороший бинокль, и он, видя мою страсть, его подарил. Я с этим прибором и на работе не расставался. Зимой же, когда Волга замерзала, брал лыжи и уходил на 25–30 километров. Гулял на просторе.

В конце концов такая жизнь надоела. Но и стройку бросить нельзя: трудовой фронт! Сдуру решился я на самоволку. Украдкой прибыл в Крутое. А в Сталинграде переполох. На ноги поднята милиция: со стройки сбежал каменщик Валентин Рак.

Меня задержали, арестовали. Посадили на скамью подсудимых. Судили не строго: дали полгода принудработ. Когда же узнали, что я каменщик, послали строить молокозавод. Подобрал я свойскую команду парней и девчат. Работали с огоньком. Объект сдали досрочно. Тут и срок подошел в армию идти.

Выпало счастье служить в городе Ростове-на-Дону. Случайно выявилось, что я неплохой стрелок. Участвовал в дивизионных соревнованиях, завоевал первый приз. Стою я на высшей ступеньке пьедестала, а сам думаю: «Эх, сейчас бы в степь да там поохотиться».