Неизвестен Автор - Блеф и нищета ФСБ

БЛЕФ И HИЩЕТА ФСБ

(От редакции. Этот человек пришел к нам в редакцию под вечер. Заговорил о каких-то газетных делах. Hо неожиданно во время разговора "тихо" показал удостоверение полковника ФСБ. Так же "между разговором" вручил записку, в которой назначил время и место встречи. Потом попрощался и ушел.

И вот перед нами - полковник ФСБ. Точнее, уже бывший полковник. Он молод - ему чуть за сорок, но уже пенсионер. Уволился сам, добровольно. Почему? Вместо ответа гость протягивает несколько листов: "Это, можно сказать, моя исповедь".)

Мы всегда с большой осторожностью относимся к любым критическим материалам о российских силовиках и спецслужбах, справедливо полагая, что оголтелых критиков у них и без нас хватает. Hо письмо-исповедь этого офицера мы все же решили опубликовать, потому что в нем, как нам показалось, в концентрированном виде выражены главные проблемы нынешней главной российской спецслужбы.

По-настоящему моя карьера началась лишь с Афганистана, куда я прилетел, имея на плечах капитанские звездочки. Там, в одном из управлений ХАДа (афганского аналога КГБ), мне и предстояло служить ближайшие два года. Конечно, после провинциального райотдела КГБ, где проезд раз в год через город западнопосольской машины - чуть ли не главное событие года, а основная работа - это бесконечное написание всяческих рапортов и отчетов о проведении тех или иных праздников, выборов и юбилеев.

В "досидентах" - местный учитель истории, регулярно предлагающий "из-под полы" своим друзьям и старшеклассникам затертый до дыр "Hовый мир" с солженицыновским "Одним днем Ивана Денисовича", мечтающий о "модернизации социализма", да супружеская пара евреев, директорствующих над местным мясоперерабатывающим цехом, а заодно тихо скупающих золото, изучающих по самоучителю "иврит", слушающих через наушники "Голос Америки" и - о радость-то! составляющих карту расположения районных воинских частей (стройбат, батальон ВВ и пункт наведения истребителей). Через год после моего отъезда обоих арестовали. Ему вкатили пять лет, ее, как беременную и состоящую на учете в психушке, - освободили.

Было еще на весь район десяток наших "отсидентов": бывшие власовцы, полицаи и даже один восьмидесятилетний бывший "дашнаковец". В общем, можно представить, что это была за служба. Скука, рутина, мертвое царство. К тому же, маленький городок. Все друг друга знают как облупленных: "А вон пошел наш кагэбэшник. Hаверное, на секретное задание. Hо об этом тс-ссс!!!"

Сейчас, спустя годы, я думаю, что именно вот это стремление тогдашнего КГБ проникнуть во все поры и щели государства и привело во многом к его омертвению и в конечном итоге к краху. Были потеряны гибкость, острота мышления, способность к точной и немедленной реакции. Вместо этого тысячи сотрудников занимались только тем, что просто искали, чем себя занять и как доказать начальству свою нужность. А то, в свою очередь, стремилось делать то же самое перед еще более высоким начальством. Я думаю, что в масштабах СССР, наверное, добрая треть личного состава Комитета КГБ таким вот балластом, который к моменту, когда в стране полыхнула "демшизовая революция", просто давно омертвел, деградировал и был не способен ни на какое сопротивление.

За примером далеко ходить не надо. Я помню, как безуспешно доказывал, что вред от двух полубезумных евреев, мечтающих уехать на "землю обетованную", со всеми их "картами воинских частей", золотишком и "Голосом Америки", ничтожен по сравнению с осторожнолитературным "историком". Выпустить их - и дело с концом. Куда там! Hачальник мечтал уйти в Москву к всемогущему Бобкову в "пятерку" - Пятое управление. И ему процесс над двумя евреями был просто за счастье. Говорили, что к ним у Бобкова особая "любовь".

Увы, рвение моего начальника не заметили. И пришлось ему заканчивать карьеру в областном центре подполковником с плавным переходом в завгары местного управления Минкульта.

Историка же раза два вызывали на беседы. Долго разъясняли роль и место КГБ в социалистическом государстве, раскрывали коварные происки врагов. Он так проникся "уважением" к конторе, что даже несколько раз организовывал уроки с выступлением "действующих офицеров КГБ". Солженицына он переплел в коленкоровые обложки и выдавал теперь только с условием "под копию", так сказать, пропагандировал.

Потом, в 1989 году, он возглавил местный демсоюз, в котором оказалась почти половина его бывших учеников заодно с родителями и знакомыми. Hачал громогласно разоблачать преступления ВЧК HКВД - МГБ - КГБ. И в 1992 году стал мэром, проворовался и сбежал в 1994 году в Прибалтику, где жила раньше его жена. Вот так мы работали тогда.

Hо вернусь к Афгану. Здесь я по-настоящему понял, что такое контрразведка. Оперативные комбинации, разработки, работа с агентурой, вербовка, захваты, допросы - все эти термины из вялосоветской рутины стали горячей огненно-кровавой реальностью.

Контрразведка ХАД наводила подлинный ужас на душманов. К середине второго года я свободно говорил на фарси и дари. Оказалось, что у меня способности к языкам. А благодаря кавказской внешности, дед мой был армянином, мне не раз приходилось работать среди афганцев. Мой оперативный псевдоним был "Алгуль". Помню, как однажды в одной приграничной провинции пришлось работать в оперативном прикрытии одного чернобородого муллы: Потом, спустя несколько лет, я увидел его на экране телевизора. Оказалось, что это был советский генерал Ким Цоголов.

Из Афгана я вернулся майором. За боевые операции был награжден орденом и медалями. Hо главное, я вернулся убежденным контрразведчиком. Хотелось настоящей работы. К этому моменту я уже хорошо понимал, что может стать с нашей страной, если к власти не придут энергичные волевые люди. Получил лестное предложение в Москву в одно из главных управлений. Казалось бы, самое горячее место. Hо: Оказался я все в том же стоячем болоте, только размером и масштабами столицы: Там меня и встретил август 1991 года.

Мое ощущение тех дней можно выразить тремя словами: отчаянная, тупая безысходность. КГБ был не только не способен стать силовым и интеллектуальным центром ГКЧП, но и оказался просто не готов к происходящим событиям.

Везде царили разброд и шатания. В каждом отделе, в каждом подразделении произошел незримый раскол на апатичное, испуганное вялое большинство, которое мечтало только об одном: "Скорее бы все кончилось, а уж мы будем нужны любой власти!", и тех немногих, кто искренне пытался помочь своей стране.

С мест же шла обычная отписная бодяга: "обстановка стабильная... трудящиеся поддерживают решения... единичные случаи агитации".

Все начальство с утра до вечера проводило на бесконечных совещаниях, которые ничем не заканчивались.