Валентин Гринер - От сентября до сентября

Олейник иронически улыбнулся.

— Деятели из одного научно-исследовательского института предлагают увеличить высоту труб до 320 метров и таким образом отвести пыль и газы подальше.

— Куда, например?

— А куда ветер подует… Это не научное решение вопроса. Мы на такие примитивные меры не пойдем. Ну, скажем, будет дымить и пылить не стометровая, как теперь, а трехсотметровая труба. Значит, вредные осадки выпадут не в Котласе, а где-нибудь в Микуни, Княжпогосте или даже в Печоре. Но ведь они все равно выпадут. Жить по принципу: с глаз долой — из сердца вон мы не можем. К тому же каждая такая труба стоит как минимум полтора миллиона рублей. Думаю, за такие деньги можно найти более разумные решения. И мы их ищем. Недавно завязали добрые отношения с одним уральским институтом, где имеется специализированная лаборатория по созданию пылегазовых установок, способных улавливать и сернистые вещества.

— Мне кажется, Андрей Тимофеевич, что по складу характера вы исследователь, — заметил я.

— Пожалуй, — согласился Олейник. — Это у меня в крови. Пятнадцать лет назад я начинал свою деятельность на комбинате в научно-исследовательской лаборатории. Правда, занимался не чистой наукой, а вопросами технологического порядка. Когда же предложили возглавить это, надо сказать, довольно маломощное и раздробленное учреждение, пришлось заняться сплочением сил, по принципу и подобию старых русских княжеств. Теперь мы имеем солидную научно-исследовательскую и проектно-конструкторскую базу, оснащенную по последнему слову техники. Наши гости из многих столичных институтов частенько завидуют: нам бы, говорят, такое оборудование. А ведь мы все делаем за счет основной деятельности комбината. Денег на это жалеть нельзя. Наш директор всегда ратует за развитие науки, поддерживает любые стоящие идеи. Мне, правда, как заместителю главного инженера, приходится вникать в технологические вопросы и знать их на уровне ведущего технолога. Иначе трудно охранять природу. Мой предшественник — Павел Николаевич Балакшин был назначен главным инженером комбината потому, что, занимаясь промышленными стоками, в совершенстве познал технологию всех существующих у нас производств.

— Значит, в перспективе вы имеете возможность?..

— Не знаю. Никогда об этом не задумывался, — слегка смутился Олейник. — В Ленинградском технологическом институте меня учили исследовательскому делу для того, чтобы создавать совершенную технологию. Пока же мы берем от древесины так мало, так преступно мало, так плохо знаем ее возможности — просто жуть! Не исключено, что принимаемое нами за главное совсем не главное, а второстепенное или даже третьестепенное. Как-то мне довелось слышать высказывание по этому поводу очень авторитетного человека, профессора Ленинградской лесотехнической академии Николая Игнатьевича Никитина. Он заявил: «Сегодня для нас главное— целлюлоза. Но ближайшее будущее за второй составной частью древесины — лигнином». И, вы знаете, я в это верю. Лигнин — отходы от выработки целлюлозы. А они составляют примерно 30–35 процентов. Мы кое-что получаем из этих остатков. Например, литейные концентраты. Спрос на них большой. Концентраты у нас покупают около семисот предприятий. Ими пользуются литейщики при создании форм, цементники — для повышения текучести смесей, буровики и так далее. Однако львиная доля отходов сжигается в котлах тепловых станций. Другого выхода пока нет. Единственное «достоинство» этих отходов на сегодня заключается в том, что органика хотя и дымит, но не причиняет природе большого вреда. Правда, еще один компонент ценных отходов, кажется, удается вот-вот спасти… — Он посмотрел на часы и поднялся с бетонного уступа, на котором мы уютно устроились и беседовали на берегу «Лебединого озера». — Поехали? В шестнадцать часов у меня планерка. Но прежде… Я обещал показать вам одно любопытное заведение.

Мы снова забрались в кузов грузовичка и поехали кружным путем но дамбам и разбитым отрезкам грунтовых дорог, мимо гигантских хранилищ активного ила, о которых я теперь кое-что знал и воспринимал их, как некую суровую и грозную необходимость. За илохранилищами шли не менее удручающие взгляд «карты» шламо- и шлаконакопителей — неизменных спутников всех теплоэлектроцентралей. Возле них копошились бульдозеры, подгребая пастообразную массу, стекающую прямо на проезжую часть дороги…

— Приходится круглосуточно эксплуатировать большое количество техники, чтобы содержать хранилища в относительном порядке, — пожаловался Олейник. — Все это, как понимаете, обходится комбинату в круглую сумму…

Минут через пятнадцать машина остановилась у многоэтажного бетонного сооружения. Из широченных ворот здания выполз самосвал, из кузова которого выплескивалось зеленовато-коричневое месиво.

— Что это за продукт? — поинтересовался я.

— Все тот же активный ил, но несколько в другом состоянии. Мы ищем пути сокращения складских площадей. И это одна из полумер, но не самая, по-моему, удачная.

Олейник взял меня под руку и повел внутрь здания, где на высоте десяти-двенадцати метров крутились и громыхали огромные барабаны, пропуская через себя коричневую жижу, какую в самом начале знакомства с очистными сооружениями я видел в аэратенках. Технология превращения жижи в более концентрированное состояние была довольно простой. На барабанах вода отделялась и шумно падала вниз, а по транспортерной ленте плыли и ломались на ходу ковриги зеленовато-коричневого месива, которым внизу заполнялись кузова самосвалов.

— Так вот, я обещал рассказать вам об одной из актуальнейших проблем целлюлозно-бумажной промышленности. Пройдемте наверх — я все объясню.

По узенькой боковой лестнице мы поднялись на плоскую крышу здания, откуда как на ладони был виден и комбинат, и неправильных форм «карты» илохранилиш, и Вычегда с одиноким катерком на фарватере, и обагренные осенним солнцем уходящие за реку леса.

— Буду говорить так, чтобы было понятно самому непосвященному читателю, — начал Олейник. — Так вот…

После биологической очистки сточных вод образуется активный ил. Кроме того, имеется большое количество осадков от механической очистки. Суточный объем всех наших отходов — около 250 тонн. Скопище этих отбросов производства вы уже видели вблизи, а теперь можете полюбоваться им с высоты здания, именуемого цехом обезвоживания осадков. Этот цех мы построили и запустили недавно с единственной целью: сократить количество отходов методом их сгущения и таким образом сократить складские площади. Но это тоже не панацея, потому что активный ил в чистом виде воду практически не отдаст. Перед поступлением на барабаны его приходится смешивать с осадками из первичных отстойников. Полученный при этом концентрат вывозится самосвалами. Заметьте: в каждую смену работает восемь машин, в сутки — двадцать четыре…