Валентин Гринер - От сентября до сентября

Девятого декабря 1974 года сварили первую целлюлозу. Радости побольше, чем при миллионной. Были, конечно, после этого доводки, но я почувствовал сразу — дело пойдет. И пошло-поехало! Если на картонно-бумажном на полную раскатку понадобились годы, то здесь — считанные месяцы. А ведь совершенно новая технология варки: «хвоя» с «листвой». Потом одна «листва». Неслыханное дело! Целый переворот в сознании варщиков!.. Многие сначала не верили, что такое возможно. Глаза страшатся — руки делают… И через два года после пуска — Знак качества, уровень мировых стандартов!..

Личная жизнь тоже входила в берега. Мне дали квартиру: вначале двух-, а потом трехкомнатную. Стали помаленьку принаряжаться. Пошли премии, грамоты, ордена-медали, почет… Случается, в праздник выйду с сыновьями на улицу при регалиях, чувствую, гордятся отцом. Старшин у меня окончил школу, поступил в медицинское училище, младший — в восьмом. Смотрю на них и думаю: только бы не было войны, только бы не узнали они того, что пришлось пережить нам — людям старших поколений. Пускай у них будут свои нули. Личные. Это ничего. Это полезно. Без преодоления нулей не преодолеешь себя…

Теперь давайте оглянемся на события двадцатилетней давности и увидим себя тогдашних. Что у нас было? Одни парадные штаны, одна рубаха, один галстук на все общежитие и желание работать — поднимать страну и подниматься самим. Сказать бы: слава богу, подняли и поднялись. Но в бога я не верю. Потому говорю: слава труду! Все необходимое есть у страны, все нужное есть у меня. Когда-то с премии купил велосипед — радовался. Нынче ребята мои мопедами не довольствуются. Давай им мотоцикл, да и о машине помышляют. Ноя до машины еще не дорос. Мать надо поддерживать. Сестре помогать: у нее дети, а семейная жизнь не сложилась. Да и не в машинах счастье. Если б у меня спросили, чего я больше всего хочу, ответил бы: хочу, чтоб люди были добрыми, чтоб перевелись болтуны и приспособленцы. И вообще: хочу, чтоб жизнь была красивой'

Вы спрашивали насчет дач. Что и говорить, времени и сил садики-огородики забирают довольно много. Но занятие стоящее. Особенно для нас, работников лесохимии. Как бы там ни было, но химия есть химия и уйти от нее в лесную тишину на два выходных дня не только приятно для души, по и полезно для здоровья. Мы на своем производстве бревна теперь не ворочаем. Это делают машины, потому что степень автоматизации на наших установках превышает 70 процентов, и другие операции тоже не требуют больших затрат ручного труда. Вы же видели, мы сидим на пульте, а котел варит. Но это только в том случае, когда хорошо варят котелки у людей. А то, бывает, и в горячую «кашу» приходится нырять. Не думайте, что вот Веричев передовик, у него все идет по потам. Были и у меня ошибки. Однажды по моей милости случилась авария, двое суток стояло производство. Виновник после того месяц ходит с метлой… Да… Так вот, человек тысячи лег добывал себе пропитание руками. Теперь мы больше устаем от мигания сигнальных ламп, переживаний за дело и друг за друга. Потому что поток — это как бы одна многоликая душа. Допустим, придет на смену с похмелья, нет, не варщик, а сеточник или сушильщик из соседнего цеха, с больной головой погонит «тюльку» — и я на мели. Котел-то варит непрерывно, целлюлозу надо доводить до ума. А ум остался в стакане. Правда, у нас таких ЧП почти не бывает. В первый год пришлось не только котел раскочегаривать и пресспат разгонять, но и подразогнать порядочно балласта, который нам подкинули с других производств. Сами понимаете: какой начальник отдаст хорошего человека? Настоящего работягу держат зубами. Так же н рабочего от дельного начальника краном не оторвешь. Вообще, скажу вам, за последние годы произошла крепкая спайка итээровцев и рабочих. Раньше существовала какая-то стеночка: начальники сами по себе, работяги — тоже особнячком. Вроде интересы разные. Но ведь интересы одни! Теперь самые высокие руководители в цеха за советами ходят, ближе к коллективу держатся. А раз в год мы участвуем во всесоюзных планерках на коллегии министерства. И правильно! Нам-то снизу виднее. Можно и министру кое-что важное подсказать…

В такой обстановке хочется больше сделать, лучше силы приложить. Люди любят работать, когда видят и понимают, что их ценят, уважают, и труд их идет на благо страны…

Так и живем. Завтра чуть свет малину поеду сажать. Потом еще до смены надо поспеть на курсы мотоциклистов. Мотоцикл взял, а прав нет. Надо было загодя обзавестись. А так опять же— начинай с нуля. И нет этим нулям конца и края, покуда жив человек…

Крутой подъем на двенадцатом километре от города — последний этап тренировки. Казанцев довольно легко преодолел его и расслабился. Дальше начинался затяжной спуск. Теперь можно только изредка покручивать педали и лететь навстречу солнцу. Солнцу первого сентябрьского дня 1970 года.

Для Казанцева этот год полон событий. Зимой несколько раз удачно выступил на крупных соревнованиях в составе сборной лыжников Московской области и укрепил в этой команде свою спортивную репутацию.

Позади — счастливые годы учебы, приобретенные знания, приобщение к большому спорту, в котором все не так просто, как казалось когда-то из шипицынской глуши…

И еще было очень большое в эти годы: пришла настоящая любовь. Пришла сразу и навсегда. Он увидел Римму однажды в группе гимнасток и понял, что это та единственная…

…Теплый асфальт тихо шуршал под колесами велосипеда. Встречные машины, пролетая на большой скорости, обдавали волнами прохладного воздуха, из леса, подступавшего к самой дороге, доносились предвечерние песни каких-то птиц, далеко впереди маячил индустриальный пейзаж Тулы.

…Он ощутил ошеломляющий удар и оказался в кювете. Странно: такой мощный удар — и никакой боли Только грохот удаляющегося грузовика с разболтанным прицепом. «Мерзавец, — подумал Казанцев. — Сбил человека и даже не остановился. Надо догнать… задержать… наказать…» Он хотел поставить на колеса велосипед, но не смог этого сделать, потому что не оказалось левой руки. Вместо нее он увидел окровавленный обломок плеча. Леня прикрыл рану правой рукой и побежал вперед, оставляя на асфальте красные пятна…

* * *

Третий год Юрий Николаевич Пинежанинов жил в Туапсе. Жил хорошо, обеспеченно. Но все это время не покидало его ощущение человека с временной пропиской, и он понимал, что этот «вид на жительство» должен когда-то кончиться. В последнее время Юрий Николаевич все чаще грустил.

Вспоминалась прожитая жизнь, еще не очень долгая, всего лишь тридцатилетняя, не достаточно насыщенная интересными и памятными событиями. Оп видел себя неотесанным подростком из деревни Березник Котласского района, где прошло босоногое послевоенное детство, где учился в школе и впервые не вполне серьезно увлекся тяжелой атлетикой. Несерьезно потому, что в его представлении и в представлении окружающих ребят штангисты должны иметь косую сажень в плечах и обладать богатырской силой, способной кинуть оземь быка. Ничего подобного в Юре Пинежанинове не обнаруживалось: щуплый, низкорослый. Однако штанга, привезенная в школу физкультурником, притягивала магнитом. Он пытался поднимать ее, и даже брал собственный вес. Но для достижения сколько-нибудь серьезных результатов вес штанги надо было удвоить.