Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи

Вы и мы, все мы — сограждане всемирного города. Будем же рука об руку утверждать наше единение и наш союз. Вступим все вместе в великое светлое отечество, где царит абсолютная справедливость и где идеалом является истина.

Не ради личных и узких интересов собрались вы сюда, а ради всеобщей пользы. Что такое литература? Это шествие человеческого разума. Что такое цивилизация? Это постоянные открытия, которые совершает на каждом шагу шествующий вперед человеческий разум; отсюда и самое слово — Прогресс. Можно сказать, что литература и цивилизация тождественны.

О народах судят по их литературе. Двухмиллионная армия исчезает, «Илиада» остается; у Ксеркса была армия, но ему не хватало эпопеи, и Ксеркс исчез бесследно. Греция мала по территории, но велика благодаря Эсхилу. (Движение в зале.) Рим — всего лишь город; но благодаря Тациту, Лукрецию, Вергилию, Горацию и Ювеналу этот город заполняет собою весь мир. Когда вы вспоминаете Испанию, перед вами возникает Сервантес; когда вы говорите об Италии, перед вами встает Данте; когда вы называете Англию, появляется Шекспир. В определенные периоды вся Франция выражается в одном гениальном имени, и блеск Парижа сливается с сиянием Вольтера. (Многократные возгласы: «Браво!»)

Господа, у вас высокое предназначение. Вы — своего рода учредительное собрание литературы. Вам дано право если не принимать законы, то во всяком случае их предлагать. Провозглашайте справедливые истины, высказывайте верные мысли, и если, что вряд ли возможно, вы не будете услышаны, — ну что ж, тем хуже для законодательства.

Вам предстоит учредить институт литературной собственности. Она вытекает из права, вы хотите внести ее в свод законов. Ибо — я утверждаю это — ваши решения и советы будут приняты во внимание.

Вы дадите понять законодателям, которым хотелось бы низвести литературу до масштабов местного явления, что она — явление всемирное. Литература — это руководство человеческого разума человеческим родом. (Возгласы: «Браво!»)

Литературная собственность полезна для всех. Все старые монархические законы отрицали и отрицают до сих пор литературную собственность. С какой целью? С целью порабощения. Писатель-собственник — это писатель свободный. Лишить его собственности — значит лишить его независимости. На это по крайней мере надеются. Отсюда — своеобразный софизм, который мог бы показаться ребяческим, если бы он не был коварным: мысль принадлежит всем, она не может быть чьей-либо собственностью, следовательно, литературной собственности не существует. Здесь прежде всего странное смешение способности к мышлению, которая свойственна всем, с мыслью, которая индивидуальна; мысль — это я; затем — смешение мысли, понятия отвлеченного, с книгой, вещью вполне материальной. Мысль писателя, пока она еще только мысль, неосязаема, она ускользает от всякого прикосновения; она летит от души к душе; ей присущи такой дар и сила — virum volitare per ora; [56] Летать из уст в уста (лат.). но книга отличается от мысли: она настолько осязаема, что ее иногда хватают и изымают. (Смех.) Книга, созданная в типографии, принадлежит промышленности и порождает широкие коммерческие операции в различных формах; она продается и покупается; она является собственностью, ценностью созданной, а не благоприобретенной, богатством, которое писатель присоединяет к национальному богатству. И, конечно, со всех точек зрения, она является наиболее неоспоримым видом собственности. И вот на эту-то неприкосновенную собственность посягают деспотические правительства; они конфискуют книгу, надеясь таким образом отнять у писателя свободу. Отсюда система королевских пенсий: забрать все и вернуть немногое; ограбить и подчинить себе писателя. Сначала его обкрадывают, затем покупают. Впрочем, это бесполезная попытка. Писатель не поддается. Его превращают в нищего, но он остается свободным. (Аплодисменты.) Кто сумел бы купить эти возвышенные умы — Рабле, Мольера, Паскаля? Но все же такие попытки делаются, и их результаты пагубны. Трудно даже представить себе, как беспощадно высасывает монархия жизненные силы народа; историографы наделяют королей титулами отцов народа и отцов литературы; все подавляется зловещей монархической системой: с одной стороны, об этом свидетельствует льстивый Данжо; с другой стороны, это подтверждает суровый Вобан; обратимся, например, к той эпохе, которую именуют «великим веком»: правление королей, отцов народа и литературы, привело тогда к двум мрачным явлениям — народ остался без хлеба, Корнель без башмаков. (Продолжительные аплодисменты.)

Какой мрачный штрих в картине великого царствования!

Вот к чему приводит отторжение собственности, рожденной трудом, независимо от того, ложится ли оно своей тяжестью на народ или на писателя.

Господа, вернемся к принципу: уважение собственности. Установим литературную собственность, но одновременно учредим и общественное достояние. Пойдем дальше. Расширим его пределы. Пусть закон предоставит книгоиздателям право публиковать все книги после смерти писателя с единственным условием — уплачивать прямым наследникам очень скромную сумму, которая не должна превышать ни в коем случае пяти или десяти процентов от чистой прибыли. Эта в высшей степени простая система, которая примиряет неоспоримое право собственности писателя с не менее неоспоримым правом общественного достояния, была предложена в Комиссии 1836 года тем, кто сейчас выступает перед вами; это предложение, вместе со всеми дополнениями, можно отыскать в протоколах Комиссии, опубликованных тогда же министерством внутренних дел. Не следует упускать из виду, что мы имеем дело с двойным правом собственности. Книга как таковая принадлежит автору, но как создание мысли она принадлежит — и это не преувеличение — всему человечеству. Все умы имеют на нее право. Если бы одно из этих прав, право писателя или право человеческого разума, пришлось бы принести в жертву, это было бы, конечно, право писателя, ибо интересы общества — наша главная забота, и все, утверждаю я, должны стоять выше, чем мы. (Многочисленные знаки одобрения.)

Но, как я только что сказал, в этой жертве нет необходимости.

Свет! Всегда свет! Повсюду свет! В нем нуждаются все! Он содержится в книге. Раскройте же книгу шире. Дайте ей возможность сиять, предоставьте ей действовать. Кто бы вы ни были, если вы хотите просвещать, вдыхать жизнь, наставлять, смягчать, умиротворять — распространяйте книги повсюду; учите, показывайте, доказывайте; умножайте число школ: школы — светоносные точки цивилизации.

Вы проявляете заботу о своих городах, вы хотите жить в безопасности в своих домах, вы боитесь оставлять улицы в темноте; подумайте же о еще большей опасности — оставлять в темноте человеческий разум. Умы подобны большим дорогам: и здесь встречаются прохожие, и здесь появляются благонамеренные и злонамеренные путники, и здесь попадаются зловещие бродяги; дурная мысль подобна ночному вору, в душе тоже есть злоумышленники; пусть же повсюду будет свет; не оставляйте в человеческом сознании темных уголков, где может гнездиться суеверие, где может скрываться заблуждение, где может таиться ложь. Невежество — это сумерки, там рыщет зло. Думайте об освещении улиц, пожалуйста; но думайте также, думайте прежде всего о просвещении умов. ( Продолжительные аплодисменты.)