Виктор Гюго - Том 15. Дела и речи

Что ж, приносите народ в жертву! Нравится вам это или нет, но прошлое есть прошлое. (Возгласы: «Браво!») Пытайтесь починить его расшатанные оси и ветхие колеса, запрягайте в него, если хотите, семнадцать государственных мужей. (Общий смех.) Упряжка из семнадцати государственных мужей — недурно! (Снова продолжительный смех.) Тащите его сюда, и пусть сегодняшний день озарит его своим светом. Что же окажется на поверку? Что прошлое — это прошлое. Только еще яснее будет видна его ветхость, вот и все. (Смех и аплодисменты слева. Ропот справа.)

Я подвожу итог и заканчиваю.

Господа, ваш закон бесплоден и никчемен, он мертв, хотя и не успел еще родиться. И знаете ли вы, что убивает его? То, что он лжив! (Сильнейшее волнение в зале.) То, что он лицемерит и фальшивит перед лицом народа, отличающегося прямодушием и честностью. То, что он несправедлив и неправеден, то, что он пытается создать поддельную общественную справедливость и поддельную общественную истину. Но на свете нет двух справедливостей и двух истин. Есть только одна справедливость, источник которой — совесть, и одна истина, источник которой — бог! О мужи, правящие нами, знаете ли вы, что убивает ваш закон? То, что он, вознамерившись украсть у маленького человека, у бедняка избирательный бюллетень, залезая к нему в карман и похищая его суверенные права, встречает суровый, уничтожающий взгляд всей нашей неподкупно честной нации. И молнии, которые мечет этот взгляд, испепеляют ваше адское творение. (Долго не прекращающееся движение в зале.)

Примиритесь же с неизбежным! В глубинах сознания каждого гражданина, как самого великого, так и самого незаметного, в глубинах духовного существа последнего нищего, последнего бродяги, пользуясь вашими определениями, коренится прекрасная, святая, непобедимая, вечная, нетленная идея — идея права! (Волнение в зале.) Эта идея органична для человеческого разума, она является гранитной основой самосознания человека. Идея права — это утес, о который разбиваются и несправедливость, и лицемерие, и дурные замыслы, и дурные законы, и дурные правительства.

Вот то скрытое, незримое препятствие, которое таится глубоко в сознании каждого, но неизменно присутствует и не может быть обойдено. На это препятствие вы всегда будете наталкиваться и никогда его не сломите, что бы вы ни предпринимали. (Возгласы: «Никогда, никогда!») Я заверяю вас: все ваши усилия напрасны. Вы не искорените идею права и не поколеблете ее. Скорей вам удастся оторвать скалу от дна морского, чем вырвать идею права из народного сознания. (Одобрительные возгласы слева.)

Я подаю свой голос против законопроекта. (Заседание прерывается среди неописуемого волнения.)

Виктор Гюго.Я прошу слова по личному вопросу. (Движение в зале.)

Председатель.Слово имеет господин Виктор Гюго.

Виктор Гюго (поднимается на трибуну; в зале полная тишина). Господа, в сложной обстановке, подобной той, которую мы сейчас переживаем, выступления по личным вопросам означают, с моей точки зрения, лишь напрасную трату времени Собрания. Вот почему, если бы три достопочтенных оратора — господин Жюль де Ластейри, второй, чье имя я запамятовал (смех слева; все взоры устремляются на г-на Бешара), и господин Монталамбер — не возвели на меня, все трое, один за другим, с поразительной настойчивостью, одно и то же странное обвинение, я, конечно, не поднялся бы на трибуну.

Я взошел на нее сейчас, чтобы сказать лишь несколько слов. Я оставляю без внимания яростные нападки которые вызывают у меня лишь улыбку. Достопочтенный генерал Кавеньяк с большим благородством заявил вчера, что он презирает известного рода похвалы; что касается меня, то я презираю известного рода оскорбления ( сильное волнение в зале) и обращаюсь прямо к сути дела.

Достопочтенный господин де Ластейри сказал, а два других достопочтенных оратора повторили вслед за ним в различных выражениях, что я прославлял на своем веку не одно правительство, что, следовательно, мои убеждения неустойчивы и что сегодня я впал в противоречие с самим собой.

Если мои уважаемые противники намекают на мои роялистские стихи, внушенные, впрочем, самым искренним и самым чистым чувством, на стихи, написанные мной в юности, даже в детстве (некоторые из них я написал в возрасте до пятнадцати лет), то это простое недомыслие, и отвечать на это я не стану. (Движение в зале.) Но если они имеют в виду взгляды взрослого человека, а не ребенка (возгласы слева «Превосходно!», смех справа), тогда вот им мой ответ. (Возгласы: «Слушайте! Слушайте!»)

Я отдаю всем вам, всем моим противникам, — как в этом Собрании, так и вне его, — все, что я написал, стихами или прозой, начиная с 1827 года, то есть с того времени, когда я вступил в зрелый возраст; я отдаю на ваш суд все, что я публично произнес с трибуны — не только в Законодательном собрания, но и в Учредительном собрания, и на собраниях избирателей, и во Французской Академии, и в палате пэров. ( Движение в зале.)

Я отдаю на ваш суд все, что я написал и сказал с того времени, независимо от того, где это публиковалось и произносилось, я отдаю вам все, ничего не утаивая, ничего не скрывая, и я бросаю всем вам, с высоты этой трибуны, вызов; теперь, когда перед вами полностью раскрыта моя душа и все мои помыслы за двадцать три года жизни, — найдите во всем этом хоть единую страницу, хоть единую строчку, хоть единое слово, которыми я в каком-либо принципиальном вопросе противоречил своим нынешним убеждениям и себе самому — такому, каков я сегодня! (Возгласы: «Браво! Браво!» Долго не прекращающееся движение в зале.)

Исследуйте, ройтесь, ищите, я открываю вам все, я все вам отдаю; напечатайте рядом мои старые и мои новые мнения, — я бросаю вам этот вызов! (Снова движение в зале.)

Если вы не примете этого вызова, если вы отступите перед ним, то — заявляю об этом раз и навсегда — я буду отвечать на нападки такого рода только глубочайшим презрением и предоставлю судить о них общественному мнению, которое в равной степени является и моим и вашим судьей! (Одобрительные возгласы.)

Господин де Монталамбер заявил — мне, по правде говоря, стыдно даже повторить эти слова, — что я восхвалял все партии и от всех партий отрекался. Я требую, чтобы он вышел сюда и сказал, какие партии я восхвалял и от каких партий отрекался.

Может быть, речь идет о Карле X в связи с тем, что я с уважением говорил об его изгнании после его падения в 1830 году и о его могиле после его смерти в 1836 году? (Сильное волнение в зале.)