Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6331 ( № 27 2011)

Да спортивными победами.

На Крымской набережной

А. Фефелову

Плывут Москвой-рекой трамвайчики,

Играют солнечные зайчики,

И аккуратные лужайчики

Стрижёт узбек.

Остались в прошлом каравайчики,

Трактиры, бани, балалайчики…

Железный век

Идёт путём своим, не спросится,

И по волнам пустынным носятся

Тоска, печаль и миноносица – Совсем одна.

Все миноносцы пали в омуты,

Лежат, уста стальные сомкнуты,

И пушки, длинные, как комнаты,

Глядят со дна.

Империя лежит, ей дремлется.

Родная, с чернозёмом, зéмлица

Горчит в горсти.

Уже последнее отъемлется,

И нету ни царя, ни кремлинца

Сказать: прости.

Играй же потихоньку вальсами,

Горилкой, газом, аусвайсами,

Моя страна!

Умрём, сказать «спасибо» некому,

Наверно, и живём поэтому:

Ведь ты – одна.

Ночной пожар

Ген. Полякову

Тьма за окнами – тьма, а не марево

Беспокойных больших городов.

И огромное страшное зарево

Средь ночных неподвижных снегов.

С каждым шагом тревожнее дышится,

С каждым метром – навстречу беде.

Вот сирена пожарная слышится,

Вот промчались… Но где это, где?

Ничего не видать за деревьями!

И зачем мы оставили дом

И бредём нежилыми деревнями

По дороге, покрывшейся льдом?

Что нас выгнало в поле с товарищем?

Что мы ищем в морозной ночи?

Вот проходим с опаской над кладбищем,

Где могилы неведомо чьи.

Всё тревожные мысли проносятся.

– Боже правый, прости, не суди!

И лишь пламя до неба возносится,

Как молитва из грешной груди.

Только это продли

Ив. Русанову

Потому что живём, потому что уже не поём,

Потому что забыли дыханье чумы, Колымы и сумы,

Потому что страна порастает быльём, вороньём и ворьём,

Потому что – «не мы», ну а может быть, всё-таки – мы?

Потому что черны и своей, и чужой чернотой,

Потому что устали задолго ещё до войны,

Потому что тоска под орлом и тоска под звездой…

– Ну же, что там ещё? Чем ещё мы сегодня больны?

Эх, вино-зелено! Нам ли слушать их заячий стон?

Потерявший любовь не спасётся писанием книг!

Только музыки звон, уходящий бессмысленный звон!

Только это продли – на глоток, на улыбку, на миг!

Норд

С.Б.

Я упал в эту осень, как с праздничной масляной горки!

Где вы, руки мои, где вы, ноги? Не чую земли!

Полной грудью вдыхал её воздух, сладчайший и горький,

И осенние листья подошвы мои замели.

Что мне делать с тобою, моя мировая отрава?

Где ты, лето моё, где вы, зимы и вёсны мои?

Появляется осень и ставит избранников справа.

Остальным хоть запей, хоть рыдай и напрасно моли.

Зацелован тобою до самых до рыжих отметин.

Русским викингом кличут меня, и спасибо на том.

Твой приход, как ладья, и след её долго заметен

Средь синеющих рек, зарастающих снегом и льдом.

Я упал в эту осень, чтоб встать в полный рост в эту зиму.

Нашим жёнам варить твоих листьев сладчайшую падь.

Отплывает ладья: чьи-то души валькирии примут.

Ну а нам ещё год у причалов заснеженных ждать.

Статья опубликована :

№29 (6331) (2011-07-20) 2 2 /publication/214/

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 1,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии:

Литература

Летнее солнцестояние

ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»

Галина ЩЕРБОВА

Родилась и живёт в Москве. Окончила Институт журналистики и литературного творчества. Начала публиковаться с 2009 года в журнале «Москва», в 2010 году получила премию по отделу поэзии. В 2011 году в «Арионе» опубликованы несколько верлибров. Автор трёх сборников стихов и книги эссе.

***

Деревня на холме. Дома тенями.

Звериный след отчётлив. Ни души.

Крапива за осевшими плетнями.

У сгнившего колодца камыши.

В стропилах ветер. Клочья серой дранки.

Заглохли огороды на задах.

И яблоки, как скорбные подранки,

даются в руки в спутанных садах.

Живая жизнь другой тропой ведома.

Но чей-то взгляд коснётся невзначай:

из окон развалившегося дома

вослед прозрачно смотрит иван-чай.

В БЕЛУЮ НОЧЬ

Императорских снов изнуряющий шквал –

грандиозные свадьбы и сечи.

Комаром обернувшись, всю ночь целовал

Петербург мои голые плечи,

расправляя крылами Синод и Сенат,

в упоенье своём горделивом

простираясь горячечным маревом над

малосольным чухонским заливом.

Раскалённой Невы золотой мармелад.

Жар восхода над жаром перины.

Гулким эхом в угрюмой цепи анфилад

свист Петра, клёкот Екатерины.

***

Желаем ультрафиолету, йоду!

Но чтобы сад от жажды не поник,

жильцы из окон щедро плещут воду

на чудом распустившийся цветник.

Вода блестит под мокрыми руками,

летит ответом на безмолвный зов,

срываясь голубыми языками

и дробью брызг из леек и тазов.

Ну что за лето лютое такое!

Со всех пяти панельных этажей

льёт ливень на люпины и левкои.

И лица поливальщиков свежей.

ЛЕТНЕЕ СОЛНЦЕСТОЯНИЕ

Уедешь. Вернёшься. Уже не поют соловьи.

Жасмин осыпается –

только что были бутоны.

Дежурно кукушка роняет прогнозы свои,

в кисейном тумане всё тише

звучат обертоны.

Не дни удлинились, а ночи теперь коротки.

Бесшумная кошка буравит

бездонностью глаза.

И тёплые ливни, в ночи совершая витки,

стучат метрономом о дно

принесённого таза.

НОЧНОЕ КУПАНИЕ

В заповедном пруду

исколюсь о блестящие звёзды,

уходя с головой

в непроглядный космический лёд,

пятернями найду

сонных рыб потаённые гнёзда,

тронув лист восковой.

Черноты обжигающий йод

я разбавлю едва ль

белизной беззащитного тела

и уйду из воды

по упругих мостков тетиве

в летней ночи гризайль,

где луна и тверда, и незрела

и чернеют следы

в серебром шелестящей траве.

***

Нынче самое сиреневое время.

Соловей – неукоснительный связной.

Расцелую раззолоченное темя

Одуванчика, оборванного мной.

По пути разворошу волшебный запах

неумеренно цветущих сорняков.

Держит белая сирень в шершавых лапах

искры счастья в кружеве цветков,

с высоты дразня осуществленьем

наидерзновеннейшей мечты.

Шмель старается над будущим вареньем.

Все желания и жарки, и просты.

ЗОЛОТЫЕ ШАРЫ

Расцвели золотые шары…

Вас дождаться уже и не чаю.

Я грущу. Я с июньской жары

вас чего-то совсем не встречаю.

Заметает следы до поры

листопад лепесткового сора.

Вместо вас золотые шары

рассыпаются из-за забора

позолотой несказанных слов,

прижимаясь к штакетнику грудью.

Я касаюсь их жёлтых голов

и стеблей, доверяясь безлюдью.