Андрей Ашкеров - Экспертократия. Управление знаниями: производство и обращение информации в эпоху ультракапитализма

Капитализация человеческих ресурсов – это практика возгонки чистых социальных энергий, отделенных от их носителей и подчиненных принципу чистой эффективности. Главное условие владения ими – абсолютная управляемость «человеческого фактора», но именно эта управляемость делает неуправляемой простую человеческую повседневность, превращает в рискованные затеи самые простые виды действий, ставит под угрозу неизвестности наиболее рутинные в прошлом уклады жизни. Возникающее при этом общество риска является одновременно и обществом богатых возможностей, и обществом неопределенности (конингентности). Подобное положение дел также соотносится с ситуацией гиперкапитализма, гиперрынка, которая весьма характерна и для современной России.

Процесс аккумулирования человеческого капитала с неизбежностью ведет к монополизации образовательной системы, которая начинает отвечать за поставки кадрового сырья на рынок труда. Иными словами, смысл трансформаций, произошедших с образованием за последние 15 лет, и в особенности за последние 8 лет, состоит в том, что последнее превратилось в институциональную структуру, которая ответственна за формирование человеческого капитала (причем то, что оказывает сопротивление подобной капитализации, автоматически перестает восприниматься как достояние человеческого существа).

Человек отныне не просто обучается и социализируется, любые наличествующие в нем задатки рассматриваются с точки зрения их значения для его будущей конкурентоспособности. Образование – прежде всего, конечно, так называемое бизнес-образование – становится циклопической по своему масштабу структурой по преобразованию личных качеств в конкурентные преимущества, значимые для системы бизнес-отношений, которая, как известно, не терпит ничего личного. Именно в этом заключается суть того, что произошло с образовательной системой в эпоху правления Владимира Путина. Сделавшись монополией, в ведении которой находится капитализация человеческого в человеке, образование не просто превратилось в рыночную институцию. Оно оказалось посредующим звеном между будущим и рынком – воспроизводственные процессы оказались в тотальной зависимости от конъюнктуры спроса и предложения на рынке труда.

Образование выступает основополагающей структурой приобщения к порядку. Рынок представляет собой главенствующую форму социального порядка, императивом которого выступает капитализация жизни. Приобщение к такому порядку должно предполагать тождество капитализации и социализации. Рыночная модернизация образования выражается именно в таком отождествлении. При этом возникает встречный процесс: видоизменившееся под влиянием рынка образование трансформирует сам рынок из социальной структуры в ментальную. [32]Но если 90-е годы с точки зрения развития обраовательной системы характеризовались простым подчинением ее рынку, то 2000-е обозначили принципиально другой этап: рынок стал основополагающей формой мышления и восприятия мира. И это выступает главенствующим фактором превращения рынка в гиперрынок.

Подобная трансформация порождает целую серию затруднений сугубо эпистемического порядка, ибо ни один другой институт на оказывает такого воздействия на принятую модель анализа общественной реальности, как образование. Мы мыслим об образовании так, как оно дало возможность нам мыслить, и умеем это делать ровно в той мере, в какой оно нас этому научило. Подчинение образования рынку означает то, что рынок превращается в усвоенный (интериоризованный) нами познавательный механизм, вводящий запрет на одни формы знания и поощряющий получение других.

Отвечая за возможность существования общества в будущем, образовательные институты сами нацелены на то, чтобы сохраняться в неизменности, лимитировать изменения, откладывая их или по крайней мере сводя к минимуму. Известная скептическая поговорка, согласно которой образование учит нас жить в несуществующем мире, должна пониматься с точностью до наоборот: образование делает достоянием повседневности утопические горизонты существования. При этом образовательные утопии всегда носят консервативный и отчасти даже ностальгический характер. Образовательная деятельность разворачивается в модусе «будущее-в-прошедшем», соответствуя практикам инставрации, раскрывающим возможности, некогда оставленные без внимания или преданные забвению.

Функционирование любого общественного института связано со своеобразным сопротивлением времени. Любой общественный институт воплощает специфический набор способов отсрочки перемен, которые находят выражение в стратегиях пролонгации существования, неповторимых для каждого типа учреждений. В случае с образованием подобная стратегия приобретает хрестоматийный (во всех смыслах слова!) характер: всем известен «спасительный консерватизм» образовательной системы. Последняя отвечает за перемены в обществе именно потому, что всеми силами избегает перемен в собственном устройстве.

Можно сказать, что, подобно тому, как матрешка скрывает в себе свою уменьшенную копию, современное общество скрывает в себе традиционное общество, то есть особый пласт объективированных отношений, все существование которых сопряжено не с производством нового, но с воспроизводством уже существующего (причем с воспроизводством, подчиненным логике «традирования»).

Образование представляет собой деятельность, которая не просто объемлет или фиксирует традиции, но делает их сохранение условием существования общества в будущем. Технократическое понимание назначения системы образования связано с тем, что сравнение института с механизмом утрачивает черты метафоры. При этом образовательные и не только образовательные институты не функционируют в автоматическом режиме, необходима постоянная наладка их механизмов.

Рынок в отечественном понимании всегда был средством снять с себя ответственность за этот процесс наладки. Либеральный тезис о «невидимой руке рынка», которая все расставляет по своим местам, приобрел в наших условия статус одновременно этической максимы и онтологического аргумента. Рыночные отношения были восприняты, с одной стороны, как среда ничем не ограниченной самоорганизации, где любой субъект чувствуют себя «как в природе» и все можно пустить на самотек, а с другой – как арена деятельности автоматизированных систем, среди которых самыми машиноподобными существами являются люди. В качестве организационного феномена российский рынок воплотил в себе сочетание предельного натурализма с предельным механицизмом.