Чеслав Милош - Порабощенный разум

Рубеж XXI века оказался обострением противостояния глобализма и антиглобализма. «Хочется удивить мир, спасти мир, — размышлял когда-то Милош, — но мир не удивишь и не спасешь. Мы призваны для деяний, важных только для нашей деревушки, для нашей Каталонии, нашего Уэльса, нашей Словении». Но некоторые теперешние проявления местных патриотизмов порой выводят Милоша из себя: «чума на оба ваши дома!» — восклицает он по поводу распри фламандцев и валлонов в Бельгии.

Милош — универсалист и в то же время упрямый «провинциал». «Родимое и вселенское в творчестве Милоша» — так попытался я сжато передать эту его антиномию в одной из моих статей о нем (1999). В самые последние годы его особенно беспокоит сохранение «тождественности» каждой отдельной культуры, в том числе культур «провинциальных». Лекция Милоша «Тождественность» написана весной 2002 года:

«Расширение Европейского Сообщества на новые страны, как и одновременное явление глобализации заставляют задуматься о культурной тождественности отдельных европейских территорий, а особенно, поскольку это больше всего касается нас, территории Центрально-Восточной Европы, лишь недавно возвращенной так называемому Западу.

Польша гордится своей принадлежностью к западной культуре, однако эта западность во многие периоды ее истории была довольно сомнительна. И даже во времена полной независимости между двумя мировыми войнами поэт Ежи Либерт писал о столичном городе Варшаве: „Не Запад здесь и не Восток — / Как будто ты стоишь в дверях…“, а Станислав Игнаций Виткевич говорил, что Польша вечно подвержена сквознякам истории. Надо признать, что само географическое положение Польши как страны пограничья двух цивилизаций, Рима и Византии, было причиной этого исторического неудобства. Стоит также помнить о наследии давней Речи Посполитой на Востоке, с его мешаниной языков и вероисповеданий.

Нынешней глобализации сопутствует т. н. массовая культура, то есть такая, которая родилась поздно, лишь в XX веке, благодаря кино, телевидению, музыкальной индустрии и иллюстрированным журналам. Понятие массовой культуры противопоставляется т. н. высокой культуре. И действительно, начинает создаваться новый тип человека, который живет современностью и которого с трудом можно убедить заниматься тем, что было когда-то. А историческое сознание, я это утверждаю, — великое сокровище. Сошлюсь тут на многие годы, проведенные мною в Америке, в течение которых, находясь под давлением массовой культуры, я не перестал писать по-польски и ощущал себя неразрывно связанным с моим языком и с моими весьма провинциальными корнями. Потому что историческое сознание существует тогда, когда прошлое какой-либо культуры является не абстракцией, а множеством образов и цитат…»

Ощущая свою ответственность за дальнейшее развитие польской литературы, Милош установил свою премию для молодых польских писателей. Первый раз она предназначалась для молодого писателя, который опубликует лучшую книгу о своей «малой родине» — о родном городе или родной деревне. Получил премию один конкретный поэт и прозаик, но премия стала стимулом для появления целой серии талантливых книг молодых на эту тему. Последний раз Милош дал свою премию двум молодым поэтам, мотивируя свой выбор тем, что их творчество убедило его, что молодая польская поэзия не поддастся американизации и останется сама собой.

Самим собой остается Милош.

Он вернулся в Польшу в ореоле нобелевского лауреата. Поляки приняли его как пророка. Радость обретения Милоша, мгновенно возникший культ Милоша показали, что потребность в пророке жива в поляках, как сто и полтораста лет назад, когда таким пророком в сознании поляков многие десятки лет был Мицкевич. Милош много размышлял о Мицкевиче, он писал, в частности, что хрестоматийный Мицкевич создан ценой невероятного упрощения, ценой отказа от глубины и противоречивости Мицкевича подлинного. Такую цену Милош платить не собирается. И уж тем более не собирается он быть утехой национальной гордости поляков, утехой патриотов. Милош дал это понять еще в 1988, опубликовав стихотворение о Великом Звере:

С горечью и с иронией Милош констатирует, что любви и хвалы может удостоиться лишь демагог:

Отдельные черточки Великого Зверя в стихотворении Милоша можно отнести к полякам. Но стихотворение — о нации как таковой, о любой нации. Об этом Великом Звере, который, глядя в «зеркальце» своей публицистики или поэзии с всегдашним вопросом: «Я ль на свете всех милее?», хочет слышать лишь положительный ответ, не хочет знать о себе ничего плохого, на правду о себе сердится, и тогда ему сразу же начинают мерещиться «враги».

Пророк независимый и строптивый, Милош не собирается льстить полякам. В эйфории после 1989 года, напоминающей эйфорию после 1918 года, новую Польшу поначалу именовали «Третьей Республикой», понимая под «Первой Республикой» Речь Посполитую XVI–XVIII столетий с сеймом и выборным королем, а под «Второй Республикой» независимую Польшу 1918–1939 годов, Польшу «межвоенного двадцатилетия», которую историки и публицисты начали непомерно и совершенно некритично идеализировать. Чтобы поставить вещи на свои места, Милош издает в 2000 году огромную 600-страничную хрестоматию — «Путешествие в двадцатилетие»: «…Я апеллирую, — пишет Милош в предисловии, — к воображению читателя, который на основе представленных статей, фрагментов статей, речей, листовок сможет кое-что воссоздать из тогдашней ауры… Я не намерен скрывать свою тенденциозность, ибо та Польша вовсе не отвечала идеальному образу, какой новое поколение может себе создать. Достаточно много было явлений, рождающих ужас, жалость и гнев. Ведь именно эти чувства определили, каким я стану поэтом, и следы этих чувств можно найти в моих произведениях».

В этих строках видно, что Милош по-прежнему считает себя в первую очередь поэтом, но видно в них и то, что он не утратил темперамент политического писателя.

Эта хрестоматия Милоша-историка была, может быть, наиболее неожиданной среди его книг последних лет. Но каждая его новая книга всегда приносила и приносит те или иные неожиданности. Таковы были и книги стихов «На берегу Реки» (1994) и «Это» (1999) и книга записей и лирических миниатюр в прозе и в стихах «Песик у дороги» (1999).