Джон Кутзее - Дневник плохого года

Вчера из кейптаунского хранилища прибыли оставшиеся вещи, главным образом книги, которые мне было некуда складывать, и бумаги, которые у меня рука не поднялась уничтожить.

Среди посылок — небольшая картонная коробка, перешедшая ко мне тридцать лет назад, по смерти моего отца. На ней до сих пор цела наклейка с надписью, сделанной отцовым соседом — это он упаковывал вещи: «З.К. - всё, что было в ящиках». В коробке хранятся памятки о кратком пребывании отца в Египте и Италии (он попал туда во время Второй мировой войны в составе вооруженных сил Южной Африки) — фотографии с боевыми товарищами, знаки отличия и награды, дневник, прерванный через несколько недель и не возобновленный, карандашные наброски достопримечательностей (Великие Пирамиды, Колизей) и пейзажей (долина реки По), а также коллекция немецких пропагандистских брошюр. На дне коробки — разрозненные бумаги и документы последних лет его жизни, в том числе клочок газеты, на котором нацарапано: «я умираю сделайте что-нибудь».

Настоящие профессионалы из ресторана «У Федерико», как выяснилось, свелись к девушке в переднике. К тому времени, как она принесла закуски, Алан успел опрокинуть два бокала шампанского; они-то и определили настрой всего вечера. Я выпила совсем немного, Senor К. вообще едва пригубил; но за ужином (жареная перепелка с овощами молочной спелости, потом сабайон [37] крем-мусс из желтков, вина и сахара. , только Senor К. перепелку не ел, а ел тарталетки с мускатной тыквой и тофу) Алан то и дело подливал себе «Шираз» [38] марка красного вина. .

Итак, Хуан, сказал он (Хуан? — ни разу не слышала, чтобы к Senor'y К. так обращались), что вы замышляете?

А что я могу замышлять?

Nachlass [39] наследство (нем.). человека, который мало требовал от жизни и мало получил, человека, который, не будучи по природе трудолюбивым — пожалуй, самое мягкое слово здесь «беспечный», — тем не менее, в зрелые годы смирился с необходимостью выполнять скучную, монотонную работу. Он принадлежал к поколению, для защиты и блага которого замышлялся апартеид; и как же невелика была его выгода от апартеида! Поистине, нужно иметь каменное сердце, чтобы в День страшного суда отправить отца в огненную яму, зарезервированную для эксплуататоров и надсмотрщиков над рабами.

Как и я, отец не любил разногласий, ссор, проявлений гнева — он старался ладить со всеми. Он никогда не озвучивал своих мыслей обо мне. Уверен, в глубине души он был невысокого мнения. Эгоистичный мальчик, выросший в черствого мужчину, думал он, наверно; мне ли оправдываться?

Ну, что-нибудь да замышляете. Не просто же так вы устроили ужин в узком кругу — не иначе, у вас что-то на уме.

Нет, ничего, я всего лишь решил отметить сдачу рукописи.

Я следила за происходящим. Тесни противника, не давай ему опомниться — вот Аланово правило номер один при ведении переговоров.Как бы там ни было, вот мой отец, ужатый до жалкой коробки сантиментов, и вот я, их престарелый хранитель. Кто станет хранить коробку после моей смерти? Что станется с сантиментами? Эта мысль сжимает сердце.

И о чем же будет ваша следующая книга? Я, Алан, о следующей книге пока не думал. У меня в планах привал и перегруппировка. А там посмотрим, за какую тему взяться.

Значит, моя девушка вам больше не нужна. Какая жалость. Вы с ней отлично поладили. Не правда ли, Аня?

Под знаком смерти». Почему бы нам каждое высказывание не сопровождать напоминанием, что с этим миром скоро придется попрощаться? Условия дискурса требуют, чтобы бытийная ситуация писателя — рискованная, как и ситуация любого человека в каждый момент времени — выносилась за скобки им написанного. Но почему мы непременно должны подчиняться обычаям? Нужно писать так, чтобы в каждом абзаце читатель улавливал музыку нынешней радости и будущей скорби. Insh'Allah.

Алан, сказала я. Алан, когда ему скучно, напивается вдрызг — эта привычка у него еще со студенческих лет. Я не пытаюсь его остановить, знаю, что ничего не выйдет — ведь он напивается мне назло: это я его втравила, так поделом же мне.

Моя возлюбленная подруга, продолжал Алан. У которой столько свободного времени, что она не знает, куда себя девать. Которая с головой ушла в печатание для вас, поистине с головой. Пока у вас с ней не возникли трения. Хотя вы, наверно, Аниного энтузиазма и не заметили.

Заметил, сказал Senor К. Аня действительно внесла ощутимый вклад в работу. Я это ценю.

Вы ей доверяете, не так ли?

Алан, сказала я.

А что это мы всё за столом сидим? сказал Senor К. Давайте расположимся поудобнее.

Пятый и последний международный матч по крикету между Англией и Австралией завершился вчера победой Англии. Среди зрителей на стадионе («Овал», Лондон) и в пабах поблизости от стадиона наблюдалось воодушевление, люди то и дело затягивали «Страну надежды и славы», и т. п. На этот раз члены английской крикетной команды — национальные герои, все их готовы на руках носить. Неужели никто, кроме меня, не видит в их поведении перед кинокамерами неприятного тщеславия, зазнайства не особо умных мальчишек, которым чрезмерное поклонение головы вскружило?

В основе моего недоброжелательства — предубеждение и даже растерянность. Я, хоть и разменял восьмой десяток, до сих пор не могу понять, как люди умудряются в одно и то же время преуспеть в спорте и остаться заурядными в нравственном отношении. Иными словами, несмотря на курс скептицизма длиною в жизнь, я, похоже, продолжаю верить, что совершенство, arete [41] горный пик. (фр). , — неделимо. Ну не странно ли!

Последний раз я видел Аню утром после рокового празднования сдачи рукописи, когда этот ее жених, или спонсор, или кто он ей там, использовал вечер, чтобы оскорбить меня и смутить ее. Аня приходила извиняться. Просила прощения за то, что они с Аланом испортили вечер. Алан как с цепи сорвался — она именно это выражение употребила, — а уж если Алан сорвется с цепи, его не остановить. Мне представляется, сказал я, раз это Алан сорвался с цепи, значит, и извиняться следует Алану, а не его девушке. Алан никогда не извиняется, объяснила его девушка. А может ли человек, сказал я, с точки зрения семантики, должным образом извиниться от лица другого человека, которому извиняться не позволяет особый склад ума? Она пожала плечами и повторила: Я пришла попросить прошения.

Время приближалось к девяти вечера. Уже вполне можно было уйти. Но Алан уходить не собирался. Алан как раз перешел к делу. Держа в одной руке бокал, а в другой — полную бутылку вина", он тяжело рухнул в кресло. Алан не занимается спортом. Алану всего сорок два, но, стоит ему выпить, он багровеет и начинает тяжело дышать, как какой-нибудь сердечник.