Джон Кутзее - Дневник плохого года

Предположение, что всякий и каждый ряд элементов может быть упорядочен, в сфере нравственных вопросов заводит прямиком в трясину. Что хуже, смерть птицы или смерть ребенка? Что хуже, смерть альбатроса или смерть младенца с патологией мозга, не реагирующего на внешние раздражители, прикрепленного к аппарату искусственного поддержания жизни?

Не берите в голову. Это так, фантазия.

На самом деле я довольно практичная. Вам не довелось увидеть меня с этой стороны, но так оно и есть. Я практичная девушка, а не мечтательница — к сожалению. Поэтому, если вам нужна под боком мечтательница, которая будет заодно стирать ваше белье и готовить изысканные блюда, придется еще поискать, я вам не подхожу.

При вынесении части второй нашего вердикта мы, Аня и я, рассуждали следующим образом. Он выдает ряд мнений о современном мире, говорили мы себе, но его целевая аудитория — немцы. Это несколько странно, не правда ли — писать книгу на английском языке для кучки фрицев с Гансами? Как нам следовало истолковать ваши действия?

К несчастью, человеку свойственно оперировать категориями упорядоченных множеств; по этой причине отказаться от описанного способа мышления достаточно сложно. Особенно очевидно это в юриспруденции. Пытаясь вынести Адольфу Эйхману [49] Адольф Эйхман (Adolf Eichmann) (1906–1962) — сотрудник гестапо, лично ответственный за уничтожение миллионов евреев. Заведовал отделом гестапо IV-B-4, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса». Подполковник СС. После Второй мировой войны скрывался в Латинской Америке, но в 1960 г. в Буэнос-Айресе был схвачен группой израильских агентов «МОССАДа» и тайно вывезен в Израиль, где предстал перед судом. Был казнен в 1962 г приговор более суровый («худший»), чем смерть, его израильские судьи остановились на следующем: «Ты будешь повешен, твое тело сожжено дотла, а прах развеян за границами Израиля». Но в этом двойном приговоре — Эйхману и его бренным останкам — слышится нечто большее, чем налет отчаяния. Смерть абсолютна. Хуже ничего быть не может; и это справедливо не только по отношению к Эйхману, но и по отношению к каждому из шести миллионов евреев, погибших от рук нацистов. Шесть миллионов смертей — не то же самое (они не «складываются в сумму», в определенном смысле не «превосходят») одной смерти («всего» одной смерти); и тем не менее, что это значит — что это значит в точности — сказать, что шесть миллионов смертей, вместе взятые, хуже одной смерти? Мы беспомощны перед этим вопросом не по причине паралича способности к здравым рассуждениям. Ошибка кроется в самом вопросе.

Я тут думала о вашем друге, венгерском фотографе, и что он вам говорил. Большинство фотографов, с которыми мне приходилось работать, были голубые, так ужзаведено в мире моды, но все равно я знаю: когда на меня направлен объектив, я иначе двигаюсь, и неважно, кто находится за этим объективом. Вообще-то всё еще сложнее, одними движениями дело не ограничивается. Я словно смотрю на себя со стороны, отслеживаю, как выгляжу перед камерой. Это почти как смотреться в зеркало, только с зеркалом проще, потому что в объектив смотрят не твои глаза, а чужие.

И мы пришли к следующему объяснению. В англоговорящем мире, в мире практичных людей и здравого смысла, сборник мнений относительно реальности не вызовет особого резонанса, если написан человеком, единственное

Давным-давно узкая полоска земли напротив Башен принадлежала птицам — птицы подбирали отбросы возле ручья и лущили кедровые шишки. Теперь полоска стала зеленой зоной, общественным парком для двуногих животных: ручей забетонирован и включен в транспортную развязку.

Птицы держатся на безопасном расстоянии от этих нововведений. Все, кроме сорок. Все, кроме сорочьего вождя (так я его мысленно называю), самого старого в стае — или, по крайней мере, самого величавого и видавшего виды. Он (не сомневаюсь, что это самец, самец до мозга костей) не спеша ходит вокруг меня по траве. Нет, он за мной не следит. Я не вызываю у него любопытства. Он меня выживает. А еще он выискивает у меня слабину, на случай, если придется напасть, на случай, если до этого дойдет.

Так вот, мне кажется, ваш друг фантазировал о девушках в процессе фотосъемки. Во всяком случае, такое, по-моему, очень в духе фотографов. Я никогда не думала, что происходит в голове у фотографа, когда он заработой. В смысле, я нарочно об этом не думала. Иначе снимок не получится, выйдет непристойным, что ли, если модель и фотограф вступят в сговор, по крайней мере, мне так представляется. Будь собой, всегда шептала я себе, имея в виду, что нужно просто погрузиться в себя, как в пруд, не поднимая брызг.

достижение которого находится в сфере вымысла. В то время как в странах вроде Германии и Франции люди до сих пор склонны на коленки бухаться перед седобородыми мудрецами. О Учитель, умоляем, поведай нам, что произошло с нашей цивилизацией! Почему колодцы пересохли, почему идет дождь из лягушек? Загляни в свой магический шар и просвети нас! Укажи нам дорогу в будущее!

Впрочем, когда и впрямь дойдет до дела, сорочий вождь (как мне представляется) будет рад ухватиться за возможность компромисса — например, компромисса, состоящего в моем отступлении к одной из спасительных клеток, которые мы, человеки, соорудили на той стороне улицы, он же сохранит за собой пространство, занимаемое моей особой; или же компромисса, состоящего в моем согласии выбираться из клетки лишь в определенные часы, скажем, между тремя и пятью пополудни, когда сорочий вождь не прочь вздремнуть.

Однажды утром в мое кухонное окно внезапно раздался властный стук. То был сорочий вождь — он цеплялся когтями за подоконник, хлопал крыльями, заглядывал в комнату, предупреждая: даже в доме безопасность моя сомнительна.

Теперь, когда весна на исходе, он и его жены, сидя на верхних ветках, ночи напролет распевают друг другу песни. Меньше всего их волнует, что они не дают мне спать.

Представления сорочьего вождя о человеческом веке весьма приблизительны, однако он уверен: люди живут меньше, чем его племя. Он думает, я умру в собственной клетке, умру от старости. Тогда он сможет разбить окно, важно шагнуть за раму и выклевать мне глаза.

В жаркую погоду сорочий вождь частенько снисходит до того, чтобы напиться из фонтанчика. Когда он запрокидывает головку, чтобы вода стекала в горлышко,

А еще я сомневаюсь, что ваш венгерский друг вправду существует (существовал). Может, он — просто герой вашего рассказа. Отвечать необязательно. Пусть это будет ваша тайна. Но мне бы хотелось узнать, почему он покончил с собой.

Впрочем, неважно, реальное лицо ваш друг или нет, позвольте признаться откровенно: я ничего не имелапротив ваших обо мне фантазий, если они у вас были. Я не со всеми мужчинами такая лояльная, а с вами — да. Просто я таким способом могла вам пригодиться — по крайней мере, так я себе говорила.