Иван Толстой - Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Успех пастернаковского имени соблазнил и издателей-одиночек. Роман Гринберг, многолетний участник различных литературных проектов, в частности, нью-йоркского журнала «Опыты», решил составить сборник в честь опального писателя. Пастернаковское название альманаха – «Воздушные пути» – было предложено критиком Владимиром Вейдле. 8 января 1959-го Гринберг начал рассылать приглашения к участию. Он писал Глебу Струве:

«Я начал собирать альманах в честь Б. Пастернака, который будет издан в конце этого года с таким, возможно, рассчетом, чтобы отметить его 70-стилетие. Сборник этот предполагается из трех неравных частей: немного стихов, немного (ее почти нет) художественной прозы и много статей на историко-литературные, чисто-литературные, философские, религиозные темы. Исключается политика. (...) Книга будет не о Пастернаке (однако не исключается литер. работа и о нем, если она оригинальна), но для него, как дань, как знак признания отсюда, от эмигрантских писателей, которые очутились за рубежом в разные годы, за то самое, что этот замечательный человек хотел отстоять в неслыханных условиях, и добился известного успеха, как мне теперь кажется. Участвовать в этом сборнике будет тот, кто так именно и понимает роль Пастернака и кто им дорожит и считает себя его союзником на этой, правда, менее опасной стороне».

23 сентября Гринберг писал Глебу Струве в Калифорнию:

«Вчера вечером приходил прощаться Набоков. Он уезжает в европейское путешествие на 6/7 месяцев. Я снова предложил ему принять участие в альманахе. Он уверял меня, что при всех других условиях он бы рад, но из-за БЛП он этого сделать не может. Он готов был держать пари со мной, что пройдет год-полтора и П. приедет сюда, в Америку, в гости, делегированный, как бы, властями. И добавил, что мне будет стыдно за себя, что я затеял настоящее издание. Этакий вздор, – подумайте! И откуда такой „злобный загиб“. Он мне рассказал о В<���ашей> переписке о П. и его „антисемитизме“.

Н. я очень люблю, но мы часто не сходимся. Его солипсизм и нарциссизм и еще какие-то заскоки меня выводят из себя, а потом проходит, когда он умеет быть обаятельным и талантливым собеседником. Я очень рад, что так блестяще устроились его материальные дела».

Узнав о приглашении в альманах Набокова, обеспокоенный возможным скандалом Струве спрашивал Гринберга, чем кончилось дело. 15 сентября Гринберг откликался:

«Разумеется, его нет. Год, примерно, тому назад он, не прочитав еще Живаго, стал меня бомбардировать ругательствами по поводу БЛП. Отношение его было недоброжелательное, потому что почти одновременно выходила в свет в Америке его Лолита. Он не мог не понимать, как ужасно невыгодны для него неизбежные сопоставления этих двух книг, случайно появившихся на здешнем рынке. Н. я хорошо знаю и много лет. Его огромное дарование нисколько не помогает ему преодолеть старый, хронический провинциализм, накопившийся с первых дней его за границей: он не менялся с 20-х годов, когда Европа его так „поразила“. Он все еще думает, что литература должна „эпатировать“».

«Воздушные пути» появились в продаже в конце 1959 года. Этот скромный и одновременно изящный альманах включал всего две публикации, напрямую посвященные Пастернаку, – статью «По литературным адресам поэта» Веры Александровой и исследование Глеба Струве «Из заметок о мастерстве Бориса Пастернака: кое-что об его рифмах». Несколько пастернаковских страниц было и у Марка Вишняка в эссе «Человек в истории». Но ударной темой выпуска оказался не Пастернак, а впервые публикуемая «Поэма без героя» Анны Ахматовой.

Многих читателей Гринберг неприятно удивил, поместив во втором номере альманаха то самое пародийное стихотворение Набокова, передразнивавшее топорные обратные переводы «Нобелевской премии». Публикация едва не погубила сам альманах. Борис Филиппов рассказывал Струве в письме 3 июня 1961 года:

«Ну, а сиринская гнуснейшая пародия на „Нобелевскую премию“ возмутила и меня, и жену, и многих еще. И притом – этот мерзавец Набоков еще припутал сюда свою „Лолиту“ – „бедную“ свою прельстительницу всего мира – девочку... Но вот результат: первая книга „В. Путей“ была куплена одной организацией (для переправки в СССР. – Ив. Т.) в количестве 400 экз., а вторая только в количестве 50 – и только из-за наличия там набоковских стихов... Если бы не 57 Мандельштамов, то не купили бы и одной книжки. Это я ему (Гринбергу. – Ив. Т.) напишу на днях. О том, как многие возмущены набоковской гадостью».

Подводя итог эмигрантскому восприятию «Доктора Живаго», Лазарь Флейшман на Пастернаковской конференции в Стэнфорде в октябре 2007 года говорил об огромном значении самого появления в печати русской неподцензурной книги:

«Отклики на выступления позднего Пастернака в русском Зарубежье были далеки от сусального славословия. Они отражали стремление уловить и осмыслить всю парадоксальность и сложность пастернаковских идей. И наиболее важным было то, что эмиграция, действительно, проникалась философской позицией поэта, его призывом стать „поверх барьеров“. Под прямым воздействием романа даже такие организации, которые своим возникновением обязаны были стратегическим расчетам „холодной войны“, все более стали руководствоваться пастернаковскими идеями, в корне противостоявшими самой сущности политической пропаганды. Я имею в виду в первую очередь Центральное Объединение Политических Эмигрантов, приступившее с конца 1958 года к изданию альманаха „Мосты“. Характеризуя новую ситуацию, сложившуюся вследствие появления пастернаковского романа, журнал „Свобода“ приходил к выводу: „В свете творчества Пастернака особенно ясно, что эмигрантская литература не экзотическое явление, оторванное от русских корней и связанное только с изолированным мирком. Теперь ясно: эмигрантская литература – это русская литература, созданная в условиях свободы и изгнания. Подспудная литература – это русская литература, созданная в условиях писательского подполья. Только советская литература, литература социального заказа – и не русская, и не литература“.

Таким образом, брожение, вызванное Пастернаком и его романом, обусловило значительный рост самосознания русского Зарубежья. История восприятия «Доктора Живаго» и позднего Пастернака в среде эмиграции позволяет оценить роль, которую сыграл поэт в преодолении бездны, разделявшей две половины русской культуры».

Сыграл свою роль Пастернак и в судьбе советско-американских отношений, начавших было складываться после ХХ съезда, фестиваля молодежи и студентов, запуска спутника. Прозаик Николай Нароков считал, что проиграли обе стороны:

«Баланс всей пастернакиады несомненен: в пассиве – потеря капитала, собранного политикой культурного сближения, а в активе... в активе – только убитая муха» (Новое русское слово, 2 января 1959).