Андрей Пионтковский - Третий путь к рабству. О причинах путинизма и путях выхода

Пакт Молотова-Риббентропа поставил Россию на грань гибели. Русский Бог, русский мороз и невероятные мужество и жертвенность русского народа спасли ее. Ценой победы стали миллионы жизней.

Пакт Лаврова-Машаля и очередной «выбор сердцем» кремлевских вождей могут иметь не менее серьезные последствия. Каким слепым и безумным кажется то нескрываемое злорадство, с которым российский министр, насмотревшись, как «свирепый гунн жег города и мясо белых братьев жарил» в Мадриде и Лондоне, считает сегодня необходимым заметить европейцам, что они «еще не осознали, что стали частью исламского мира». Какой трагифарсовый римейк поздравлений, которые предшественники гг. Путина и Лаврова отправили руководителям Третьего рейха по случаю успеха доблестных германских войск — их вступления в город Париж.

27 июня 2006 года.

Запад и Россия в который раз теряют друг друга. Этот танец притяжения и отторжения продолжается много веков, и к очередной фазе отторжения можно было бы отнестись философски. Историки насчитывают более 25 таких циклов, начиная с царствования Ивана III.

Уже в своей постсоветской ипостаси Россия прошла через два таких поворота. От Козырева до Примакова при Ельцине и от Путина 11 сентября с его немедленной реакцией «американцы, мы с вами» до Путина сегодняшнего, утверждающего, что исламские террористы на Кавказе — «всего лишь инструмент в руках более опытных, более могущественных традиционных врагов России, мечтающих ослабить и расчленить ее»; раз в два месяца грозящего Америке необыкновенными ракетами, разработанными российскими учеными (не гнушаясь при этом брать деньги у тех же США на поддержание безопасности российского ядерного комплекса); старательно вытесняющего американские базы из Средней Азии, несмотря на то, что поражение НАТО в Афганистане откроет исламским террористам путь на Россию через Среднюю Азию и Кавказ.

Чем опасен этот очередной антизападный поворот в сознании российского политического класса и его самой выдающейся посредственности?

Прежде всего он впервые происходит в ситуации, когда Запад и Россия более не являются полновластно доминирующими игроками на мировой арене, как это было в XIX–XX веках. И Запад, и Россия (особенно) никогда еще не были так уязвимы и не сталкивались со столь серьезными цивилизационными вызовами. Никогда раньше Россия и Запад не нуждались так друг в друге, и сегодня они меньше чем когда-либо могут позволить себе разрыв.

В то же время те причины, которые вызвали последний резкий антизападный разворот в российской внешней политике, не смягчаются, как это не раз бывало, в противополжной фазе вечного маятника, а, наоборот, в силу конкретных исторических обстоятельств имеют тенденцию к синергетическому саморазвертыванию. Таких причин как минимум четыре.

Во-первых, травма поражения в холодной войне, потери империи и утраты статуса сверхдержавы породила глубокий и неизжитый психологический комплекс в коллективном подсознании российского политического класса. Для него Запад остался смыслообразующим фантомным противником, в героическом противопоставлении которому выстраивались и еще долго будут выстраиваться всевозможные мифы российской внешней политики.

Когда в 2001 году Путин предложил США максимально возможное практическое содействие в проведении операции в Афганистане, этот выбор, несмотря на его очевидный прагматизм, был встречен глухим недовольством большинства российской политической «элиты». Разделяя все комплексы и предрассудки своего класса, Путин, тем не менее, руководствовался в данном случае не эмоциями, а холодным рациональным расчетом. Американцы, преследуя свои военные и геополитические цели, решили попутно важную проблему безопасности России — ликвидировали плацдарм исламских радикалов в нашем южном подбрюшье.

Впервые в нашей военной истории кто-то сделал за нас грязную работу — обычно бывало наоборот. Афганский опыт мог стать важным уроком для осознания общности российско-американских стратегических интересов в геополитической конфигурации XXI века. К сожалению, этого не произошло, и эмоции и комплексы вновь восторжествовали над рассудком.

Во-вторых, ко второму сроку президентства Путина было покончено с модернизаторскими мечтаниями начала его правления — провести структурные реформы, «догнать Португалию», «удвоить ВВП» и т. д. «Модернизация» обернулась банальным перераспределением собственности в пользу «бригады» выходцев из питерской мэрии и ФСБ.

Закрепление этой собственности и порождающей ее власти требует дальнейшей «зачистки» политического пространства, которую уже невозможно оправдать никакой демагогией о необходимости «авторитарной модернизации». Образ Запада как врага становится единственным идеологическим оправданием путинской модели корпоративного государства.

В-третьих, заоблачные цены на нефть, свалившиеся на Кремль в результате иракской войны, вселили в кремлевских обитателей ощущение всемогущества и вновь обретенного «величия».

«Великой энергетической державе» уже кажется смешной когда-то лелеемая ею мечта обогнать какую-то Португалию. Коллективная кремлевская старуха, нанюхавшись нефтедолларов, уже не хочет быть столбовой дворянкой в «большой восьмерке» — владычицей евразийской жаждет стать и чтобы Буш был у неё на побегушках.

Есть еще один дополнительный фактор, вытекающий из внутренней природы сегодняшнего российского режима. Те 10–15 человек, которые сегодня находятся у власти в России, не только правят, но и фактически владеют ею, прежде всего ее нефтегазовыми активами. Слишком многое в их жизни сегодня — власть, стабильность режима, мировое влияние, личные состояния, наконец — зависит от количества долларов за баррель нефти. Они не позволят себе оставаться пассивными наблюдателями колебаний цен на нефтяном рынке. Так, очень многое в российской политике вокруг Ирана объясняется не только традиционным желанием насолить американцам, но и стремлением сохранить высокие цены на нефть.

В-четвертых, серия ошибок и неудач Запада, кризис в трансатлантических отношениях, раскол элит в самих США, отсутствие масштабных лидеров, растущий вызов исламистского экстремизма уже не только на Ближнем и Среднем Востоке, но и в Европе и даже в Америке — все это порождает у значительной части российских политиков представление о Западе как о тонущем корабле, который необходимо как можно скорее покинуть.

Подобные мотивы явственно звучат в «концептуальных» статьях министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова, красной нитью в которых проходит мысль о том, что «Россия не может принимать чью-либо сторону в развязываемом межцивилизационном конфликте глобального масштаба».