Юлия Юзик - Бесланский словарь

Потом, когда прошел первый черед похорон, когда разъехались чиновники и журналисты, — вот тогда мы узнали об этих вагонах…

В них и были наши дети — не с нами, не в земле, не на небе… На товарной железнодорожной станции…

Днем тела выкладывали на товарном дворе, вечером складывали обратно. Обуглившиеся, сгоревшие почти дотла, без лица и без пола… Ошметки сгоревшего мяса. Днем они лежали под солнцем, под дождем, а вечером их скидывали в холодильник. Они оттаивали, а потом вновь замораживались… В них кишели черви… За что, за что нас всех так унизили?! Так наказали?! За что они измывались над нами и нашими детьми уже и после того, как убили их, нас?

Вам, наверное, неприятно слушать эти вещи, но иначе невозможно понять масштаб того, что случилось.

Представьте, что чувствовали мы, вынужденные пройти через все круги ада, для того чтобы забрать своего ребенка… не домой, на кладбище!

Мы искали Азу три месяца… Три месяца я носила цветы к этому вагону-рефрижератору… Плакала и просила у нее прощения, за то, что до сих пор не могу ее найти.

Как мы все виноваты перед этими детьми… Как будем искупать свою вину перед ними?..

Потом мы не выдержали, взбунтовались: куда она могла подеваться? И много таких родителей было, которые не находили своих детей. И тогда было принято решение о проведении ДНК-экспертизы. Все родители сдавали свою кровь, а в ростовской судмедлаборатории проводили исследование. Мы с мужем сдали кровь, ожидали решения, когда Аза мне приснилась.

— Где ты, мы не можем тебя найти! — кричу я ей.

А она так грустно посмотрела на меня.

— Я же за стенкой, мама…

Приходят результаты из Ростова, и выясняется, что Азу похоронили наши соседи. Выходишь из подъезда — и их лоджия справа; вправду — через стенку получается. Они свою девочку с нашей перепутали.

Мы так были рады, что нашли ее! Плакали от счастья. Мы похожи на ненормальных, да? Как можно радоваться сгоревшему, искалеченному ребенку, которого тебе выдают в закрытом гробу? А мы так радовались! Потому что она вернулась к нам! Даже такой…

Мы живем тем, что встречаемся с ней на кладбище. Тем, что перечитываем ее стихи. У нас в доме тишина. Вечерами я достаю фотоальбом. Первые дни после похорон я жила только ее фотографиями, этими снимками, они на какие-то мгновения возвращали мне ее.

Перебираю ее тетрадки, книжки. Она любила Джека Лондона, «Белый клык». Я разговариваю с ней… Стою у окна и смотрю на дорожку, по которой она ушла в школу…

Все кончено… Детей у нас больше не будет.

Муж так и сказал: «Это значит: предать ее, и всю нашу жизнь прошлую предать».

А ведь мы были так счастливы…

Знаете, невыносимо, когда утром встаешь, идешь в ванную и не видишь ее зубную щетку в стаканчике. Заходишь на кухню, ставишь чайник, а на полочке ее кружка стоит. По-прежнему ждешь, представляете, полгода прошло, а все ждешь, ждешь — смеха ее, ее шагов. Но она никогда, представляете — никогда! — не зайдет больше сюда, не нальет себе чаю и не спросит меня: «Мамочка, что же ты грустишь?»

Вы вот спрашиваете, в чем смысл жизни, а я не знаю, что вам ответить. Саша, ты знаешь, ради чего живешь? И я не знаю… Из нас вынули жизнь. Сегодня надо поехать на кладбище, поменять фотографию: ночью выпал снег, так зябко на улице, а она на фотографии в летней майке. Бедная, она же совсем замерзла поди — на ветру, под снегом и дождем… (Надолго замолкает.)

Надо ее переодеть… Мы нашли фотографию, где она в курточке и в шапочке. Так ей будет теплее…

Кладбище… (Растерянно.) Оно стало смыслом нашей жизни. Пока так, я не знаю, выберемся ли мы после всего этого… Из нас вынули жизнь, смысл этой жизни… Отобрали все.

Рита и Александр, родители погибшей Азы Гумецовой

Аза Гумецова, август 2004 г.

Через месяц сгорит в школе № 1

«Я знала, что все закончится на третий день. Как этого мог не знать спецназ или президент? Все же заранее было предрешено.

Бог — троицу любит, так? А потом смотрите: Иисус три дня висел распятым на кресте. Три дня поста самые суровые перед Пасхой. Я когда подумала об этом, еще там, в школе, я поразилась: даже дни те же — среда, четверг, пятница. Я так и поняла, что мы все постимся, — кто перед смертью, а кто перед воскрешением. Это был наш Великий пост. На третий день Иисус воскрес, и закончились его мучения и страдания…

Начинался третий день, и он должен был все решить».

Бэлла Губиева, 12 лет

«Мы с мужем приняли крещение в сентябре, почти сразу после всего. Невозможно было выжить без веры. Когда мы увидели то, что осталось от наших детей… Невозможно. Сердце не разорвалось только потому, что я сказала себе: ЕЕ здесь нет, ЭТО — всего лишь оболочка, тело!

Прекратить кричать!

Это не она! Она уже в раю… Конечно, она в раю…

Как не поверить в Бога после того, что мы все увидели? Как не поверить в загробную жизнь? Неужели можно смириться с тем, что твою кровиночку, твое дитя убили, сожгли, и вот это — горстка сожженных костей — и есть твой ребенок, которого ты кормил с ложечки, держал за руку, когда он делал первые шаги, смеялся и плакал от счастья, когда он в первый раз сказал «Мама» и «Папа»…

Не поверить в Бога после такого — значит, смириться с тем, что вся твоя жизнь ничего не стоила. Разве иначе ее можно бы было так просто уничтожить?

Если думать о том, что душа неотделима от тела, можно сойти с ума. Мы бы сошли с ума, если бы не верили. Я уверена: когда мы находили наших детей в морге, мы находили просто их тела — не души!»

Эльвира, мать.

«Привет! Меня зовут Светка. Я знаю, что своими словами, наверное, напугаю вас, но мне кажется, что я должна была родиться животным. Сейчас у меня на глазах кошка съела своего котенка. Я никогда не забуду эту картину и никогда не смогу понять кошек, но, наверное, тем, что они съедают свои детей, они оберегают их от чего-то более ужасного? Может быть, когда-нибудь я пойму эту философию, но сейчас для меня это слишком сложно. Конечно, я понимаю, что это тяжело — есть своего ребенка, но ведь она явно сделала это неспроста».

Из личного дневника 12-летней Светы Цой, сгоревшей 3 сентября при штурме школы № 1

«О какой еде вы говорите?! Мы были голодными: максимум, что могли себе позволить, — несколько глотков воды, и все. Кусок в горло не лез. Вторые сутки мы дежурили возле школы с валидолом в руках. Какая уж тут еда… Ее не было у наших детей, а мы хотели принять на себя хоть частичку их страданий…