Андрей Савельев - Как убивали СССР. Кто стал миллиардером.

Второй акт спектакля: «Народное восстание»

Первыми восставшими с утра 20 августа оказались брокеры — гордое племя, посчитавшее уже тогда, что именно они и есть вершители судеб, новая элита, побросавшая свои профессии ради того, чтобы посвятить себя деньгам. Брокер в те дни казался каким-то «сверхдемократом». И вот эти «сверхчеловеки» вышли на демонстрацию. Человеческая начинка Российской товарно-сырьевой биржи выдавилась колонной, покрытой триколором длиной 120 метров. Этот флаг вызвал восторг у мелкорозничной толкучки близ Детского Мира, которая собралась, невзирая на «путч». Брокеры, двигаясь к Белому Дому, скандировали: «Долой хунту (КГБ, КПСС)! Ельцин! Россия! Свобода! Победа! Моссовет!»

Моссовет-то тут причем? Скорее всего, о Моссовете вспомнили по заказу Гавриила Попова, который имел свои виды на брокеров, а те — на него.

Всего через несколько дней те же брокеры удивили Москву полотнищем вдвое большей величины. На сей раз причина их выступления была куда прозаичнее. Они требовали освобождения арестованного собрата и провели митинг перед Белым Домом, исполнив наспех состряпанный «Гимн свободе». На этом митинге (30 августа) брокерский лидер Константин Боровой уже заявил: «Никакой революции не произошло: коммунисты-демократы победили руками народа коммунистов-фашистов».

Прошло еще немного времени, и в мае 1992 года Боровой остановил торги на РТСБ: «Партию экономической свободы должны учредить вы, которые остановили путч, которые не побоялись пожертвовать собой ради свободы, которые спасли Россию». Партию учредили брокеры — спасители Отечества! Потом злые языки называли ее Российской товарно-сырьевой партией. А еще чуть погодя отпала необходимость и в партии, и в Боровом. Потому что «сверхдемократам» никакой свободы, кроме «экономической», не было нужно. Слишком уж много стало этой золотоносной «свободы», чтобы терять время на митинги и партсобрания. А еще через год повторить свой маршрут с флагом длиной в 400 метров оставшимся верным партийному проекту брокерам не позволил Лужков. Они плакали от обиды. Но плакали недолго.

В то время мы — малая группа депутатов Моссовета и ближайших друзей — устроили в созданном нами же Общественном центре (убогие помещения в переулках близ Тверской, 13) нечто вроде штаба. Все партийные группки знали, что сюда можно прийти и получить информацию. Так и получилось: партийные гонцы, ранее толкавшиеся здесь в изобилии, теперь с горящими глазами убегали куда-то в пространство. И все же несколько человек остались, не соблазнившись опереточным статусом «баррикадника», и работали, собирая и распространяя информацию. Сведения о действиях «путчистов» и противостоящих им силах в республиках и областях в Белый Дом и Моссовет прорывались с трудом, и Общественный центр образовывал альтернативный канал информации. Передавались сообщения об Указах Ельцина и обстановке в Москве, зачитывались в телефонную трубку документы. Поскольку мы, тогда еще очень молодые люди, думали, что все происходящее надо воспринимать всерьез, то наша работа предусматривала также организацию с 22 августа всемосковской забастовки. Правда, главными противниками этой идеи стали «поповско-лужковские» кадры. Они-то точно знали, что никакого сопротивления «перевороту» создавать не нужно, потому что никакого переворота просто не существует.

Сцена была переполнена декорациями и героическими персонажами.

Утренняя картина массового народного гулянья вдоль баррикад перед Белым Домом с фотографиями на память около танков на фоне голубого неба говорила: совершеннейший спектакль! Но, очевидно, это было видно только со стороны. Участники массовки фальши не замечали, они наслаждались призраком свободы!

С12.00 здесь начался непрекращающийся многочасовой митинг. Большой праздник требовал большого шума. Снова выступил Ельцин, потом появился вернувшийся из дальних мост отдыха Гавриил Попов. Позднее раскалившийся микрофон радио российского парламента плотно занял Сергей Станкевич. Он же первым объявил, что в ближайшее время может быть предпринята попытка штурма Белого Дома.

Станкевич умел в нужный момент оказаться в нужном месте при микрофоне и информации. Во время путча 1991 i ода он стал глоткой сопротивления ГКЧП. Победа была добыта горлом: у ГКЧП не было ни слов, ни дел, а у ельцинистов было много словоохотливых сторонников. Вся информация на пространство вокруг Дома Советов транслировалась узнаваемым голосом, Станкевич через усилители проникал и души защитников Белого Дома. Любая поступавшая информация и дезинформация принималась сначала с голоса Станкевича.

Человек работал в поте лица, понимая, что такой возможности для набора политического веса у него больше может не быть. Станкевич просчитался: не подкрепил недолговечную любовь толпы солидным административным весом. Но он не справился и с управлением толпой. Когда Боровой со своими брокерами, отмечая провал августовского «путча», принял решение снести памятник Дзержинскому на Лубянской площади, Станкевич пытался остановить толпу. Он кричал, что «железный Феликс» может свалиться и пробить своды метро. В его распоряжении были мощные динамики, но толпа не хотела слушать своего вчерашнего кумира. Под покровом ночи обстановку разрядили те, кто действительно выиграл в августе: «железного Феликса» демонтировали с помощью мощной строительной техники номенклатурные хозяйственники — на тот момент криминально-мафиозные, а всего через несколько месяцев — олигархические круги.

Станкевич назвал «хунвейбинских специалистов по сносу памятников» случайными людьми (телебеседа 27.08.91). Но случайным в этом спектакле оказался все-таки сам Станкевич, получивший от Ельцина за свои микрофонные страдания лишь пост советника. И выше этого невнятного статуса он уже никогда не поднимался.

Телеведущий (кто-то из легких фигур номенклатуры) в передаче об августовских событиях заискивающе напомнил, что 20 августа господин Станкевич лучился уверенностью в победе. И Станкевич разыграл предложенную комбинацию, кокетливо отрицая такой примитивный образ.

За внешней уверенностью, как оказалось, скрывался глубоко переживающий человек. Он, как выяснялось на глазах телезрителей, был уверен в установлении полувоенного режима на 5–7 лет. То есть принял спектакль всерьез. Зрители жаждали на политической сцене именно таких героев, и им было неинтересно, что творится за кулисами. А для Станкевича закулисная игра оказалась, в конечном счете, слишком сложной.

К вечеру 20 августа Ельцин, поговорив по телефону с президентом США Дж. Бушем и премьером Великобритании Мейджором, стал звонить председателю ВС СССР А. Лукьянову (через двое суток тот будет объявлен «главным идеологом переворота»). Лукьянов, сославшись на министра обороны Язова и шефа КГБ Крючкова, сказал, что ни о каких планах штурма Белого Дома ему неизвестно. Тут же с Ельциным связался и глава ГКЧП Г. Янаев, заявивший, что ему тоже неизвестно о каких-либо планах штурма и что он готов отменить такой приказ, если он где-либо существует. Все эти переговоры тогда никому известны не были, и ГКЧП клеймили с невероятным усердием, ожидая штурма, многократно обещанного Станкевичем.