Дмитрий Быков - Статьи для «АПН — Агентство Политических Новостей»

Культ личности Сталина был гораздо меньше похож на религию: во-первых, ему сопутствовала рациональная, внятно формулируемая идеология, от которой Сталин в своей практике отступал редко. Идеология с верой практически не совмещаются: «верую, ибо абсурдно» — по сути, антиидеологический принцип. Сфера идей не имеет права на абсурд.

Книга Алексея Чадаева «Путин. Его идеология» потому-то и не имела широкого успеха, а автору принесла скорое изгнание из Общественной палаты, — что идеологией тут явно не отделаешься. Надо было писать «Его теологию».

В случае Путина мы имеем дело не с культом личности, — поскольку и личность слабо выражена, да вдобавок герметично закрыта от посторонних глаз, — но с культом субстанции, если угодно.

Эта субстанция неопределима: ее можно назвать чекизмом — но это узко, мелко и фактически неверно, ибо чекизм жестче и брутальней, чем мягко сияющий «образ Путина». Можно властью — но власть была и у Брежнева, и у Ельцина, и даже у Горбачева, однако культа не породила. Субстанция Путина в наименьшей степени зависит от его личных качеств и вообще имеет мало отношения к реальному Владимиру Владимировичу, который и сам почти наверняка ничего не понимает в происходящем.

Эта субстанция — своего рода субстрат коллективных ожиданий, которые оказываются сильнее всякой логики; путинизм — фантом массового самогипноза , порождение общественных чаяний. Если Бог есть, он тоже мало похож на наши представления о нем; мы вольны наделять его любыми, часто взаимоисключающими свойствами. Как существует Бог христианский, иудейский и мусульманский, — так есть Путин либеральный, Путин державный и даже Путин националистический, хотя существует и незначительная прослойка атеистов, утверждающих, что никакого Путина нет, а есть крошка Цахес, которому повезло. Но это, конечно, метафизическая глухота. Лишним доказательством религиозной природы путинского культа служит и то, что он существует в двух вариантах — мягком и жестком, официозном и тоталитарном.

Тоталитарная секта Путина — движение «Наши» и его клоны; главный идеолог сектантской версии культа — Владислав Сурков, наглядно доказывающий старую мысль Владимира Мегрэ (культ «Анастасия», если кто помнит) о тождестве сектантских принципов и сетевых маркетинговых технологий. Тот факт, что пиарщик и маркетолог с менатеповским прошлым оказался во главе тоталитарнейшей из постсоветских сект, наглядно доказывает это тождество: вне зависимости от качества продукта в тоталитарных сектах и на слаборазвитых рынках он именно «впаривается», внедряется насильственно и безальтернативно. Секта никогда не вытеснит официальную церковь — власть сама не нуждается в слишком крикливых и кровожадных адептах; но секта необходима — хотя бы для того, чтобы служить пугающей альтернативой скучноватому силовому официозу и вдобавок растить для него кадры. Повзрослевший сектант чаще всего приходит в церковь, принося туда и остатки пассионарность, и опыт смирения.

Старую формулу Кормильцева — «Можно верить и в отсутствие веры» — следовало бы скорректировать грамматически: не «верить в отсутстви е », то есть в безбожие, а в «верить в отсутстви и », то есть в религиозном вакууме.

Анализируемый новый тип веры возможен только при условии пустого места на вершине религиозной пирамиды, только там, где свято место оказалось пусто. Почему — отдельная и долгая тема: возможно, христианство было с самого начала неорганично для России, как утверждают наиболее радикальные почвенники и язычники (что часто совпадает). Возможно, оно было скомпрометировано государством или разрушено большевизмом. Как бы то ни было, вакансия Бога открылась. Сформировалась любопытная религия, рассмотрением которой мы здесь и займемся.

Мифология Путина как верховного божества сформировалась не сразу, и радикально отличается от ленинской или сталинской. Путин — Бог, которым может стать любой; он изъят из толпы, наделен ореолом народных чаяний — и вот сияет. Любопытно, что мифологема «Бога-сына» со временем развивается в сторону все большего отрицания Бога-отца. В христианстве Отец и Сын — единое, Сын уточняет, конкретизирует, иногда смягчает отцовские установления, лишает веру жестковыйности, косности и формализма, распространяет ее на все человечество и снимает национальный вопрос — но отрицать ветхозаветного Бога ему, естественно, незачем. Напротив, он постоянно подчеркивает преемственность. Правда, со временем (особенно непримиримо это звучало у Флоренского) богословие отваживается заговорить о несовместимости Ветхого и Нового заветов. Андрей Кураев даже называет Ветхий Завет «собранием иудейских мифов», противопоставляя ему боговдохновенное Евангелие.

Культ Сталина формально был продолжением культа Ленина, но содержательно, а зачастую и формально отрицал его; если для шестидесятников Ленин был «анти-Сталин», то для «тридцатников» Сталин был явный и недвусмысленный анти-Ленин, зодчий Красной Империи. Об этом осторожно, но достаточно внятно, чтобы его услышали, высказался Пастернак: «Судьба дала ему уделом предшествующего пробел… За этим баснословным делом уклад вещей остался цел» — то есть, в отличие от разрушителя Ленина, Сталин выбрал органический и эволюционный путь, путь строителя и консерватора (иное дело, что от этого заблуждения Пастернак скоро отказался, но многие разделяют его до сих пор).

Путин являет полное и открытое отрицание Бога-отца . И тому есть свои причины.

Христос не нуждался в том, чтобы поднимать свою популярность и легитимизировать учение за счет неудачливого предшественника, но уже Сталину — при его весьма скромных личных дарованиях — необходим был ореол общественных ожиданий, атмосфера коллективной усталости от разрухи. Путину отрицательный фон позднего Ельцина жизненно необходим — новая мифологическая схема в том и заключается, что единственным положительным деянием Бога-отца было порождение Сына. Впрочем, и в христианстве есть тезисы, прямо подводящие к этому: ведь Христос пришел «спасти мир», и стало быть, мир, созданный Отцом, находился в глубоком кризисе, сродни российским девяностым годам.

Таким образом, новая, извращенная и выхолощенная версия христианства опирается на миф о мире, погрязшем во зле, и о Боге-отце, единственной заслугой которого было порождение Сына. Выполнив эту миссию, он ушел на покой, чтобы больше уже не вмешиваться в судьбу Творения. Остается добавить лишь, что вместо храмов «на крови» новая религия возводит бесконечные храмы на нефти, и то, что большинство московских новостроек так и высится незаселенными вследствие безумных цен, лишний раз подтверждает их сакральную, храмовую природу. Церкви не для того, чтобы в них жить; они манифестируют веру — и здание Газпрома в Петербурге как раз и есть один из храмов новой веры; спор о целесообразности его возведения, таким образом, бесплоден.