Дмитрий Быков - Статьи из газеты «Вечерняя Москва»

В ребенке-творце этого панибратства никогда нет. Талант есть прежде всего представление об иерархии.

Вспоминаю себя пятнадцатилетним, при первом знакомстве с большими поэтами: они не стеснялись показываться мне и пьяными, и полунищими, и раздраженными, — но от этого я любил их не меньше и чувствовал себя не ближе к ним. Гений — он и в канаве гений, и дистанция чувствуется всегда. Дети понимают это лучше взрослых, потому что талантливый человек до старости ребенок.

Пастернак в сороковые и пятидесятые был откровенен только с молодыми — старые уже испортились, думали о деньгах и о болезнях, а окружавшая его молодежь еще интересовалась высшими сферами. «О детство, ковш душевной глуби!».

Так что нечего оберегать детей от раннего вхождения в литературу, кино, музыку и прочие соблазны. Из этих детей вырастают отличные взрослые — при том, что дефицит взрослых людей у нас вообще поразительный. Инфантилизм и необязательность взрослого россиянина по заслугам вошли в пословицу. А Саша Лойе, которого я знал еще в десятилетнем возрасте (помните рекламу «Херши»?), уже тогда поражал меня дисциплиной, знанием людей и умением экономить деньги.

Вообще, когда в «Артеке» проходил детский кинофестиваль и туда съезжались дети-звезды (причем не только из сферы кино — а и талантливые дети-журналисты, чтобы все это дело освещать), я чувствовал себя в их обществе идеально. Они постоянно крутились в пресс-центре, давали и брали интервью, щелкали фотоаппаратами, надписывали программки, обсуждали увиденное, — и это было творчество в химически чистом, кристальном виде: свободное от материального интереса, конкуренции, подсиживания, зависти и прочих взрослых мерзостей. Мне доставляло наслаждение делать вместе с ними газету кинофестиваля (они меня брали стажером и еще редактировали, скоты!) — и на закрытых пресс-центровских вечерних просмотрах («Только с четырнадцати лет!») смотреть питербруковского «Повелителя мух», которого взрослые сочли слишком страшным для широкого показа на костровых площадках. Главный организатор фестивалей Володя Вагнер в это время расцветал: он сам был такое же талантливое, толстое, вечное дитя. Разумеется, среди этих звезд попадались и самовлюбленные кокетки, и наглые задаваки, — но из них-то как раз ничего и не выходило. В большинстве же своем «звездные дети» вели себя куда лучше собственных родителей — поражали демократизмом, начитанностью и учтивостью. А все потому, что творчество, простите за трюизм, облагораживает кого угодно — и старика, впервые взявшегося за кисть, и ребенка, только учащегося вести себя перед камерой, и подростка, заинтригованного процессом делания интервью.

Милые дети! Не слушайте никого, становитесь взрослыми как можно раньше — и не верьте тем, кто говорит, будто искусство, шоу-бизнес или чтение книжек отнимут у вас детство. Напротив. Они подарят вам вечное детство, дадут возможность навсегда сохраниться такими, как сейчас: нестандартными, талантливыми, беспечными, ответственными, думающими о самых главных вещах. Это, я полагаю, и есть счастье.

23 сентября 2004 года,

№ 179(23977)

Вопрос о том, следует ли гражданину доносить в правоохранительные органы, если на его глазах творится беззаконие, был бы элементарен, живи мы в другой стране. Но мы живем в этой. И отвечать приходится применительно к ней.

Простите меня за то, что я употребляю это сугубо блатное понятие. «Стук» — это препоручение государству функций, на которые у тебя не хватает пороху, физических сил или властных полномочий. Это типа как позвать на помощь, не более. Видишь ты, например, как террористы закладывают взрывчатку в подвал, — не самому же их останавливать, верно? Или, если уж переходить на американские реалии, ты замечаешь, что твой сосед живет не по средствам. Не твое дело, конечно, и вообще это вопрос его совести, — но вдруг это деньги за международный шпионаж? В девяти случаях из десяти тревога оказывается ложной. Но на десятый разоблачают Эймса.

Когда в Штатах, в очень маленьком (шесть улиц) городишке Маунтин Вью, что в Арканзасе, я часов в восемь вечера возвращался в мотель из местного магазина, имея при себе пакет сушеного мяса, — владелец бензоколонки вызвал полицию, потому что шел я не по тротуару, а по проезжей части. Полиция приехала через полторы минуты, обыскала меня всего, пригрозила, что если я буду врать, то отправлюсь в участок, — но узнав, что в России при отсутствии машин запросто можно выходить на проезжую часть (а в Маунтин Вью после семи вечера хрен кто ездит), крепкие парни извинились и уехали к себе. «У нас тут закон такой, что пешеходы гуляют по тротуару», — пояснили они на прощание. Я могу их понять. Если я не знаю законов штата Арканзас — вдруг я террорист? Владелец бензоколонки, кстати, наутро мне честно признался, что это он и вызвал полицию. Потому что у них тут за последние лет тридцать никто по проезжей части не ходил. Я на него не обиделся. Тем более что этот инцидент очень расположил ко мне хозяйку мотеля и ее мужа. Они всю ночь поили меня местным яблочным вином, очень крепким, и утверждали, что страна катится черт-те куда, совсем с ума посходили кругом из-за этого террора. Хозяйкиного мужа недавно два часа продержали в участке из-за того, что он пиво пил на улице, а местный врач донес. Нельзя же публично.

Собственно, мне как-то милей такая крайность, нежели всеобщее запирательство. Я вообще государственник, чего мне многие коллеги никогда не простят. Я у них за все грехи Путина лично отвечаю: Путин далеко, а мне можно позвонить или написать, и все высказать в глаза. Но государственником я был и остаюсь — и самую косную церковь предпочитаю самой продвинутой секте. Мне кажется, к государству нельзя относиться как к врагу. Это неплодотворно. Вылезти из ямы можно только вместе — а если народ и власть, сидя в яме, постоянно друг друга пинают, это их не приближает ни к свободе, ни к благоденствию. Сотрудничество с государством — норма. Если, повторяю, ты живешь не в России.

Россия очень давно существует по блатному закону и блатным правилам, называемым еще «понятиями».

К государству тут относятся, как к лагерной администрации, с которой даже разговаривать «западло». Особенно сильна эта блатная мораль в диссидентах и либералах — и вовсе не потому, что все диссиденты сидели, за что их и называли «досидентами».

Сильна она потому, что в русском либерализме чрезвычайно распространено преклонение перед грубой силой. Не знаю уж, почему так вышло.