Марина Цветаева - Том 5. Книга 1. Автобиографическая проза. Статьи
- Название:Том 5. Книга 1. Автобиографическая проза. Статьи
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Терра, Книжная лавка - РТР
- Год:1997
- Город:Москва
- ISBN:5-300-01534-2, 5-300-01284-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Марина Цветаева - Том 5. Книга 1. Автобиографическая проза. Статьи краткое содержание
Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) — великая русская поэтесса, творчеству которой присущи интонационно — ритмическая экспрессивность, пародоксальная метафоричность. В Собрание сочинений включены произведения, созданные М. Цветаевой в 1906–1941 гг., а также ее письма разных лет и выполненный ею перевод французского романа Анны де Ноаль «Новое упование».
В первую книгу пятого тома вошли автобиографические произведения (большая часть их датируется 30-ми годами), а также статьи и эссе 1910–1931 гг.
http://ruslit.traumlibrary.net
Том 5. Книга 1. Автобиографическая проза. Статьи - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Начнете:
Сестра моя Жизнь — и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех…
Дальше: «Плачущий сад» (изумительное от первой строки до последней. Руки грызу себе, что приходится разрывать).
Ужасный! Капнет и вслушается,
Все он ли один на свете.
(Мнет ветку в окне как кружевце)
Или есть свидетель
(Пропуск:)
Ни звука. И нет соглядатаев.
В пустынности удостоверясь,
Берется за старое — скатывается
По кровле, за желоб, и через…
(Упираю: одиночество дождя, а не человека под дождем!)
Дальше: «Зеркало».
…Так после дождя проползают слизни
Глазами статуй в саду.
Шуршит вода по ушам…
А вот совсем очаровательное:
У капель — тяжесть запонок,
И сад слепит, как плес,
Обрызганный, закапанный
Мильоном синих слез…
Дальше, в стихотворении «Дождь»:
Снуй шелкопрядом тутовым
И бейся об окно.
Окутывай, опутывай,
Еще не всклянь темно!..
(и, пропускаю;)
Теперь бежим сощипывать,
Как стон со ста гитар,
Омытый мглою липовой
Садовый Сен-Готард.
Дальше — (руки вправду будут изгрызаны!)
На чашечку с чашечки скатываясь,
Скользнула по двум, и в обеих —
Огромною каплей агатовою
Повисла, сверкает, робеет.
Пусть ветер, по таволге веющий,
Ту капельку мучит и плющит,
Цела, не дробится, — их две еще
Целующихся и пьющих…
Дальше, начало стихотворения «Весенний дождь»:
Усмехнулся черемухе, всхлипнул, смочил
Лак экипажей, деревьев трепет…
Дальше: («Болезни земли»)
Вот и ливень. Блеск водобоязни,
Вихрь, обрывки бешеной слюны…
Четверостишие из стихотворения «Наша гроза»:
У кадок пьют еще грозу
Из сладких шапок изобилья.
И клевер бурен и багров
В бордовых брызгах маляров.
Через несколько страниц:
Дождь пробьет крыло дробинкой…
Дальше: (начало стихотворения «Душная ночь», одного из несказбннейших в книге)
Накрапывало, — но не гнулись
И травы в грозовом мешке.
Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,
Железо в тихом порошке.
Селенье не ждало целенья,
Был мрак, как обморок, глубок…
и — давайте уже подряд:
За ними в бегстве слепли следом
Косые капли…
…Дождик кутал
Ниву тихой переступью…
Накрапывало. Налегке
Шли пыльным рынком тучи…
Грянул ливень всем плетнем…
Мареной и лимоном
Обрызгана листва…
…Дождь в мозгу
Шумел, не отдаваясь мыслью…
(потому-то и дождь (жизнь!), а не размышления по поводу!) и — на последней странице книги:
…в дождь каждый лист
Рвется в степь…
Господа, вы теперь знаете про Пастернака и дождь. Так же у Пастернака: с росой, с листвой, с зарей, с землей, с травой… — Кстати, попутное наблюдение: разительное отсутствие в кругу пастернаковской природы — животного царства: ни клыка, ни рога. Чешуя лишь проскальзывает. Даже птица редка. Мироздание точно ограничилось для него четвертым днем. — Допонять. Додумать. —
Но вернемся к траве, верней шагнем за поэтом:
…во мрак, за калитку
В степь, в запах сонных лекарств…
(мяты, ромашки, шалфея)
Шалфея? Да, господа, шалфея. Поэт: как Бог, как ребенок, как нищий, не брезгует ничем. И не их ли это — Бога, ребенка, нищего — ужас:
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Ответственность каждого шага, содрогающееся: не нарушить! — и какое огромное — в безысходности своей — сознание власти! — Если бы поэт уже не сказал этого о Боге, я бы сказала это о самом поэте: тот —
…кому ничто не мелко…
Земные приметы, его гениальное «Великий Бог Деталей»:
…Ты спросишь, кто велит,
Чтоб август был велик,
Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа,
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За теской алебастра?
Ты спросишь, кто велит,
Чтоб губы астр и далий
Сентябрьские — страдали?
Чтоб мелкий лист ракит
С седых кариатид
Слетел на сырость плит
Осенних госпиталей?
Ты спросишь, кто велит?
— Всесильный Бог деталей,
Всесильный Бог любви,
Ягайлов и Ядвиг…
У Пастернака нет вопросов: только ответы. «Если я так ответил, кто-то где-то очевидно об этом спросил, может быть я сам во сне, прошлой ночью, а может быть еще только в завтрашнем сне спрошу…» Вся книга — утверждение, за всех и за всё. Есмь! И — как мало о себе в упор! Себя не помнящий…
О Пастернаке и мысли. Думает? Нет. Есть мысль? Да. Но вне его волевого жеста: это она в нем работает, роет подземные ходы, и вдруг — световым взрывом — наружу. Откровение. Озарение. (Изнутри.)
…Но мы умрем со спертостью
Тех розысков в груди…
В этом двустишии может быть главная трагедия всей пастернаковской породы: невозможность растратить: приход трагически превышает расход:
И сады, и пруды, и ограды,
И кипящее белыми воплями
Мирозданье — лишь страсти разряды,
Человеческим сердцем накопленной…
И, беспомощней и проще:
Куда мне радость деть свою?
В стихи? В графленую осьмину?
(А еще говорят: нищие духом!)
…Будто в этот час пора
Разлететься всем пружинам.
Где? В каких местах? В каком
Дико мыслящемся крае?
Знаю только: в сушь и в гром.
Перед грозой, в июле, — знаю.
(Не взрыв?)
Как в неге прояснялась мысль!
Безукоризненно. Как стон.
Как пеной, в полночь, с трех сторон
Внезапно озаренный мыс.
(Не озарение?)
И — последнее —
Как усыпительна жизнь.
Как откровенья бессонны!
— Пастернак, когда вы спите?
Кончаю. В отчаянии. Ничего не сказала. Ничего — ни о чем — ибо передо мной: Жизнь, и я таких слов не знаю.
…И только ветру связать,
Что ломится в жизнь, и ломается в призме.
И радо играть в слезах…
Это не отзыв: попытка выхода, чтобы не захлебнуться. Единственный современник, на которого мне не хватило грудной клетки.
Так о современниках не пишут. Каюсь. Исключительно ревность Ремесла, дабы не уступить через какое-нибудь пятидесятилетие первому бойкому перу — этого кровного своего славословья.
Господа, эта книга — для всех. И надо, чтоб ее все знали. Эта книга для душ то, что Маяковский для тел: разряжение в действии. Не только целебна — как те его сонные травы — чудотворна.
Только доверчиво, не сопротивляясь, в полной кротости: или снесет или спасет! Простое чудо доверия: деревом, псом, ребенком в дождь!
— И никто не захочет стреляться, и никто не захочет расстреливать…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
