Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 01-10

Эта философия, которой, навскидку, лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определённой философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.

Поясняю. Модернизация («модерн» или «модернити»), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолётов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-«модернити» (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть [необходимость создать] современное индустриальное общество. Берётся материал из традиционного общества, выдёргивается оттуда крестьянин — порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. И этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого «чуть-чуть больше» он согласен работать, поскольку альтернатива для него ещё меньшая, совсем небольшие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.

Модернизация — это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, «традиционное общество», и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку — это первое.

Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.

С этой точки зрения, модернизация сегодня идёт только на Большом Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я приехал потрясённым, потому что очень скоро нам придётся говорить не о том, совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай, — это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться. Очень скоро нам придётся говорить о другом — о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где берутся люди из этого традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где их очень просто довести до «наночистоты», поставить и организовать на эту сборку XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперёд. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. 8–9% роста!

Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведённого богатства у богатых и говорит им: «Не отдадите — палкой по голове». С другой стороны, она отдаёт это бедным и говорит: «Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове». Этот баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8–9% прироста богатства, и он находится в узде крупных партий.

И рост населения… Молодые вьетнамки и вьетнамцы на мопедах (красных, в основном, они их любят) едут, сжав зубы, и [как бы] говорят: «Мы все рвёмся в „просперити“, мы готовы работать, сколько угодно!». И регион растёт. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом #1, регионом модерна.

Есть второй регион — Большой Запад, в который включаются и Соединённые Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово-сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.

И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион — это регион модерна, если регион #2 — это регион постмодерна, то третий — это регион контрмодерна, где люди говорят: «А мы не хотим этой вашей „модернити“, в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это всё скверна, это всё зло. Мы хотим песок пустыни, верблюда, саблю и шатёр. И шли бы вы куда подальше с вашим „модернити“ и, тем более, „постмодернити“. Вы — наши враги, мы хотим другого».

Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали всё умеренное, всё нерадикальное, что только было в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.

Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, которые будут рваться всё мощнее и мощнее. Это уже понятно.

Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним ещё раз:

Регион #1 — Большой Дальний Восток, модерн.

Регион #2 — Большой Запад, постмодерн.

И регион #3 — Большой Юг или контрмодерн.

Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти и конкурировать с Большим Дальним Востоком по части модерна? У неё нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом ещё, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете, нет и нет. Вообще нет.

Поэтому разговоры о классической модернизации — разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. И потому что это северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.