Константин Воронков - Алексей Навальный. Гроза жуликов и воров

У меня есть четкая стратегия, у меня есть принципы, на которых я стою. Нет никаких „окон возможностей“ и нет никаких дедлайнов. Ты должен делать то, что ты делаешь, то, что считаешь правильным, не оглядываясь ни на что. Поддерживают меня сегодня – спасибо. Перестанут поддерживать – я все равно буду это делать. Я буду осуществлять действия, которые болезненны для власти, оказывают на нее практическое давление. РосПил – это давление на конкретных чиновников, на конкретные департаменты. „’Единая Россия’ – партия жуликов и воров“ – это практическое давление на конкретную партию. И другие проекты точно такие же. Я уверен, что давить на власть очень эффективно. Грызть ее, откалывать от нее куски. Могут быть разные векторы. Кто-то пишет статьи. Другие говорят, что идут в Госдуму, чтобы принимать законы, давить, получить трибуну и так далее. Это имеет право на существование. Но эффективность этого по соотношению цена/качество очень низкая. Такой низкий КПД меня не устраивает, и я этим заниматься не буду. Возбудить дело против „Газпрома“ я считаю намного более эффективным и полезным. Писать какие-то программы и бегать с ними к Суркову – это требует слишком много энергии, а какой от этого будет результат, все уже много раз видели собственными глазами. Продвигать кампанию про партию жуликов и воров куда более эффективно. Если меня мочат и пишут заказные статьи, значит, я работаю эффективно. Когда против меня возбуждают уголовное дело – это наивысшая оценка моей эффективности.

В Йеле у нас в группе был один человек из Туниса, предприниматель и политик, уже за сорок лет. Мы много обсуждали политическую ситуацию у нас и у них: они были очень сходны, но у них не было свободного Интернета, они были зажаты и забиты, и он очень завидовал. Про свою страну он говорил: как ужасно, оппозиция может работать только из Франции, население поддерживает этого кошмарного Бен Али, полиция подконтрольна, армия подконтрольна, уровень жизни достаточно высокий и никто не ропщет. К нам на занятия приезжал какой-то их местный блогер, показывал акции, которые они проводили. Эти акции выглядели совершенно убого; наше 31-е число по сравнению с этим настоящая феерия. Три участника, семь журналистов – это были самые мощные их протестные акции. И, конечно, лейтмотивом было, что у России гораздо больше шансов на перемены, а в Тунисе никогда ничего не произойдет.

Это было в декабре. А в январе все рассыпалось, и этот блогер стал министром информации. Это произвело на меня огромное впечатление: они, представители оппозиции, были последними людьми, кто верил, что возможны какие-то перемены…»

Когда читаешь рассуждения Алексея Навального о российской коррупции, возникает стойкое ощущение, что погружаешься в пространство романов Виктора Пелевина – столь абсурдной и инфернальной предстает отечественная политическая реальность. Однако в отличие от героев «Generation П» и других книг знаменитого отшельника, запутавшихся в лабиринтах российского абсурда, Навальный пытается с абсурдом бороться и противопоставляет ему обезоруживающую логику здравого смысла – качества исключительно редкого в обществе, не первый год живущего по законам двойного стандарта.

Символично, что феномен Навального возник именно тогда, когда это самое «поколение „Пи"», однажды совершившее цивилизационный выбор в пользу «пепси», подошло к тому рубежу, за которым начинает маячить историческое безвестие, когда вверенный ему электорат, несмотря на уколы пропагандистского ботокса, начинает посматривать по сторонам, и не помогает даже политическая виагра. Именно Навальный сейчас является индикатором того, что происходит с современной российской политикой, носителем вируса неизбежности перемен.

А происходят с ней следующие вещи…

Очевидно, что мы переживаем конец определенного цикла, связанного с повсеместным торжеством управленческой формулы «лояльность в обмен на деньги». Монетизация политической власти и «окэшивание» национальной экономики привели к тому, что государство из посредника в регулировании разностремительных общественных интересов превратилось в защитника интересов только одного привилегированного класса – углеводородного нобилитета, а степень гражданской свободы стала определяться размером «заноса» – кто больше занес, тот, соответственно, и прав. Если оперировать понятиями самого Навального, российское государство превратилось в акционерное общество, где обладатели контрольного пакета безнаказанно нарушают права миноритарных акционеров. И в этом смысле защита прав миноритариев есть фактически защита прав каждого из нас.

Мы также являемся свидетелями кризиса полит-технологического подхода к реальности, при котором «казаться» становится намного важнее, чем «быть». Банальная мысль, но нулевые стали всеобщей игрой на понижение: смысла, протеста, ценности человеческой жизни; и временем появления целого параллельного мира, где все относительно и всему можно создать свой безжизненный клон. Георгиевские ленточки вместо исторической памяти, «басманное правосудие» вместо независимого суда, «Наши» и Селигер вместо автономного социального лифта. Неслучайно именно в это десятилетие возникло понятие «аватара» – виртуальной проекции личности, подменяющей собственное «я».

Отчасти в этом заключается причина ползучего камбэка 90-х как эпохи, индивидуализировавшей политический процесс. Снова возник спрос на ярких лидеров, способных увязать слово и дело (все нулевые бюрократия последовательно разводила их, превращая в пустотелые риторические муляжи) и вернуть ценностное измерение политике (столь популярная у хипстеров «новая искренность», только в политическом преломлении). Отсюда разворачивающийся на наших глазах ренессанс пассионарных правдолюбов 90-х – Шевчука, Доренко и подросшей смены вроде Навального (которого называют чуть ли ни новым Ельциным) и Нойза МС.

Растущее признание Навального свидетельствует также о том, что меняется сущность не только современной политики, но и политика – он все меньше становится похож на патриархального чиновника в костюме цвета селедки, а все больше – на продвинутого пользователя, разбирающегося в хитросплетениях и слабых местах Системы и знающего, как заставить ее работать на себя.

Эта генерация политиков не хочет ждать, когда ее «авторизуют» в Кремле, она начинает действовать там, откуда государство ушло или по каким-то причинам пренебрегает своими обязанностями. Одни увидят в этом реванш «обиженного» поколения, опоздавшего на «пир победителей», другие назовут долгожданным «прорывом в реальность» и обретением своего политического лица.