Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 31-41

Да не хотят они ни нашего вхождения, ни вашего благополучия! А все их „ахи“ и „охи“ („этот двумя ногами в будущем, а этот одной ногой…“) имеют тупой и очевидный подтекст: „Кого легче скинуть, тот и двумя ногами в будущем. А когда его скинем, то посадим всех (в тюрьму, в лучшем случае — в тюрьму) . И тех, кого обласкиваем. И тех, кому грозим пальчиком“.

Верхняя страта нашего общества все это на самом деле „проунькала“. Не такие уж, между прочим, глупые люди. Но одно дело это понять, а другое…» Что-то этому противопоставить. Все двигались туда. Там — семьи. Там — деньги. Там — собственность. Что делать теперь?

«И тут», — пишу я, — «место политики занимает психология». Невроз, при котором эту проблему выкидывают из мозга. Мол, как-нибудь обойдется, как-нибудь разберемся.

«Вот так и живем — пока».

Завершаю эту статью, написанную две недели назад. И говорю о том, что жить так можно только — пока…

А вот в этой новой статье, которая была написана вчера, я поднимаю, может быть, ещё более важный вопрос, который касается отношений между Россией и правыми. И полностью говорю обо всём том, что определяет моё отношение и к произошедшему сейчас, и к тому, что будет происходить завтра.

«Нужна ли России правая партия? Для серьезного ответа на этот вопрос нужна теория „правизны“. И — феноменология оной. То есть сопряжение того, что Вебер называл „идеальными типами“, с узнаваемыми политическими персонами.

Моя теория (и, между прочим, это единственная теория, которую я исповедую на протяжении последних 20 лет, и ни разу она меня не подводила) базируется на том, что постсоветский краеугольный принцип — это принцип антисоветского консенсуса. Как говорят актрисы в гримёрке: „Против кого мы будем теперь дружить?“»

Ведь это очень естественно. Некие силы, очень разные, поднапряглись вместе, разрушили советскую систему, скинули советскую власть, отстранили от власти КПСС, разрушили Советский Союз. Все эти силы были консолидированы ненавистью к тому, что они разрушали. Иначе нельзя разрушить нечто. Как революционеры в 1917 году были консолидированы ненавистью к царскому самодержавию, так и здесь. Ненависть к советскому. Ненависть к СССР. Ненависть к определенному образу жизни. Ненависть к определенной политической системе. Ненависть, ненависть, ненависть… И эта ненависть объединяла очень разных людей. Когда они объединились и свергли, неважно что — советизм или царизм, — они потом постоянно воспроизводят эту ненависть. Они на ней держатся.

Может быть, в какие-нибудь 80-е годы, где-нибудь на даче у генсеков чокались тайно за здоровье государя императора. Вполне охотно верю, тем более, что мне такие вещи рассказывали. Но внешне, на съездах и везде, продолжали проклинать «проклятый царизм». Это было неотменяемо, как неотменяем был тот консенсус. Его каким-то образом медленно трансформировали, медленно корректировали, но он был неотменяем, как нечто, на чем построена система. Так и здесь эта система построена на антисоветском консенсусе, консенсусе очень разных людей.

«Те, кто сносил и снес советскую Систему, „дружили“ против этой Системы. И ненавидели друг друга. Почему? Потому что сносимую ими Систему ненавидели абсолютно по-разному». Вот её сносили Дмитрий Васильев и Валерия Новодворская. Но они же ненавидели её по-разному! Между прочим, являясь представителями двух разных крыльев одной международной организации под названием «НТС» — условно левым, либеральным, и консервативным крылом. Белые монархисты и те, кто иммигрировали из страны в 70-е годы, были очень разными людьми. Либералы, иммигрировавшие в 1917 году, и ультра-монархисты, настроенные совсем на другое, тоже были разными людьми. Им было трудно сотрудничать против Советского Союза на радиостанции «Свобода» или где-нибудь ещё. Они же как-то пытались это всё утрясать вместе. Почему? Потому, что они ненавидели Советский Союз, «совок», «Совдепию» и так далее. Поэтому как-то они пытались друг к другу приспосабливаться. И в итоге — притерлись. Это и есть антисоветский консенсус.

«Что же касается феноменологии, дополняющей предлагаемую теорию, то не так уж трудно сопоставить идеальные типы (они же — антисоветские силы) с известными политическими фигурами.

Первая и очевиднейшая антисоветская сила — либеральная. Для либерала-антисоветчика „советское“ — это значит „тоталитарное“. Так ведь?

С персонификациями тут все просто донельзя. Хоть тебе Гайдар, хоть Чубайс… „Камикадзе“, как сказал про них Борис Николаевич Ельцин. Камикадзе…»

Итак, это первая сила, ненавидящая страну, советский строй, советский образ жизни. Ненавидящая и всю историческую судьбу, ибо она считает, что эта судьба приволокла в конце концов к Сталину. Яростно против этого сражающаяся… Абсолютно уверенная, что в этом сражении можно пользоваться иноземной помощью без ограничений… Твердо считающая, что лучше иностранная оккупация, чем восстановление «совка» или чего-то «совкоподобного», как они говорят… Это всё и есть вот эти люди.

«Либералы-антисоветчики возглавили перестроечный процесс, процесс радикальных рыночных реформ. ( Именно они же были во главе всего! Они волокли за собой массы. Они волокли за собой всех основных попутчиков.) Извлекли из этого огромное преимущество. (Чубайс не извлек из этого преимущество?!) И, взяв на себя ответственность за превращение сверхдержавы в страну периферийного капитализма, потеряли общественную поддержку уже к началу 1993 года. Ельцин не мог не сдать Гайдара в 1992 году. Не мог не заменить его Черномырдиным.

Вот мы и переходим с вами от либералов-антисоветчиков к другого рода антисоветчикам, входившим в команду ЕБН. К антисоветчикам умеренно-центристским (Черномырдин) и националистическим (Коржаков, Сосковец).

Борьба между этими антисоветчиками завершилась приходом Путина. Который был ближе к Коржакову и Сосковцу, чем к Черномырдину. Но именно ближе и не более того. „Путин — антисоветчик?“ — спросят меня. Да, представьте себе. Умеренный, патриотичный прагматик-антисоветчик. Не убравший, как и Ельцин, либералов с политической сцены. (Все они на этой сцене, как мы видим, кроме тех, кто оказался крайними.) Опекающий вдову Солженицына и так далее».

Я убежден, что всё это имеет для Путина именно нутряной, органический характер. И в этом смысле, когда кто-то кричит «здесь, в передаче „Исторический процесс“ кто-то защищает Путина»… Что, когда против капитализма что-то говорят — это Путина защищают?! А что, Путин решил, что капитализм — это плохо? Не может быть! Кто-то может себе это представить?!