Аркадий Сахнин - Вот люди

И хотя призового места по конкурсу Алексеев не получил, но и претензий врача к нему больше не было.

Одним словом, Алла Кравченко умела навести должный порядок и чистоту.

Есть железный закон моряков, который нигде не записан и никем не издавался: в родной порт судно должно вернуться белым и сверкающим. Ведь соль разъедает масляную краску и приходится красить судно в каждом рейсе. Но что значит покрасить судно? Только палубы и надстройки — это больше пяти тысяч квадратных метров. А борта, шлюпки, мотоботы, лебедки, мачты, стрелы! Надо всё зачистить, загрунтовать и покрыть краской. И всё это необходимо успеть сделать, пока стоит хорошая погода: в шторм будет не до краски. И всю эту работу должны выполнить восемь матросов во главе с боцманом, у которых и без того много дел. И нередко получается, что в заграничные порты советское судно приходит (и не только советское) исполосованным оранжевыми лентами и пятнами грунтовки, будто не закончили ремонт в доке и отправились в рейс. Только трубу, предмет особой заботы и гордости моряков, трубу, на которой сияет Герб Советского Союза, красят или в открытом море, или в один прием на стоянке.

Пока в океане было тихо, пока матросы и машинная команда торопились, чтобы не упустить хорошую погоду, я приводил в порядок дневники, изучал страны, куда нам предстояло заходить. Можно спокойно работать в каюте, зная, что ни одно событие не пройдет мимо. Хотя репродуктор у меня выключен и тихая музыка доносится откуда-то издалека, но отключить принудительную трансляцию невозможно, если даже захочешь. Время от времени раздается шипение, и настораживаешься.

— Внимание, — раздается голос вахтенного штурмана, — сегодня ночью судовые часы будут переведены на час назад.

Такие сообщения мы слышим в океане каждый день. К приходу в Гавану разница с московским временем достигнет восьми часов.

Есть сообщения, к которым привыкли. В каждую субботу оповещают экипаж:

— Сегодня в шестнадцать часов (или в семнадцать) будет выдаваться постельное белье.

Есть такие, что за рейс услышишь только один раз:

— Внимание! Пересекаем тропик Рака!

А сообщение это кое-что значит. Во-первых, с этого момента начинается подача в каюты холодного воздуха, а жара стоит такая, что ждут его, как манну небесную. Во-вторых, начнут выдавать тропическое вино. Разведенное с водой, оно отлично утоляет жажду. В-третьих, пройден уже большой путь и остается немного.

Бывают сообщения менее приятные и совсем неожиданные:

— Объявляется учебная тревога! Пожар в районе четвертого трюма.

И несутся десятки людей в разные стороны, каждый в точно определенное для него место. Бегут люди, на ходу надевая спасательные пояса, хватая шланги, аварийные движки, и опять-таки каждый точно знает, что ему делать. И едва успеют потушить «пожар», как несется по судну новое сообщение:

— Человек за бортом.

Шлепаются о воду мотоботы, гребут матросы на шлюпках, запускает свой детский смешной змей Вестель. Тончайший медный тросик, на котором поднимается змей, служит антенной аварийной радиостанции.

Четыре дня мы шли по спокойным водам Атлантики. А потом началась мертвая зыбь. Двое суток выматывало душу. Впереди горизонт был близким и ясным, позади — далеким и расплывчатым, но куда ни глянь, ни одного белого гребня.

Мертвая зыбь! Значит, где-то вздыбился, взбесился и бьется в шторме океан. Мертвая зыбь — это окраина шторма. Мы обходили штормовую зону, но мертвой зыби не миновать. Иначе на тысячу миль надо отклоняться от курса.

Мертвая зыбь — это на первый взгляд тихие и безобидные волны. Они пологие, без острых гребней на пятьдесят, а то и сто метров отстоят друг от друга. Поэтому кажутся невысокими. В действительности достигают десяти метров. Водяные возвышенности, низменности движутся на судно всей своей миллионнотонной массой, и физически ощутимой становится исполинская сила океана. Взобравшись на вершину, судно устремляется вниз и кажется, неминуемо врежется в водяную гряду. Но она подбрасывает наш теплоход весом около двадцати тысяч тонн, как пустую коробку. На вершине нос теплохода словно повисает на мгновение в воздухе, и судно всей своей массой рушится вниз, задирая корму. На то же мгновение освобожденный от нагрузки винт начинает вращаться с большой скоростью, и, не контролируй его умный автомат, снижающий эту скорость, винт вращался бы как буксующее колесо автомобиля.

Пока теплоход несется вниз, он словно натыкается на валуны и ухабы с обеих сторон, и валится то на правый борт, то на левый, и мечется из стороны в сторону стрелка кренометра. А мертвая зыбь крутит и вертит наше судно, будто играя им, швыряет с боку на бок и вверх и вниз, и не знаешь, в какую секунду и куда тебя бросит.

Любителям острых ощущений такой аттракцион в течение нескольких минут может доставить удовольствие. Через час человека начинает мутить. Через сутки — это уже пытка. Ведь неправда, будто «морским волкам» качка нипочем. Конечно, бывалые моряки переносят её легче новичков, но влияет она на всякий организм.

К исходу вторых суток штормовая зона расширилась и стало совсем худо. А жизнь на судне продолжалась в соответствии с новой обстановкой. Повар Александр Ефремович Иванченко, привязав к плите надраенные кастрюли и жаровни, готовил обед. Трудно было понять, как человек удерживает равновесие. Он резал капусту, свеклу, клал в борщ всё, что положено, и сокрушался:

— Если шторм усилится, останемся без первого: сготовить я, конечно, сготовлю, а вот съесть не удастся, не удержится борщ в тарелках.

Цирковой эквилибрист выполняет свой номер, стоя на твердой почве, да и то в течение нескольких минут. Иванченко занимался эквилибристикой, балансируя на рвущемся из-под ног полу у раскаленной плиты, подбрасываемый то вверх, то в стороны в течение всего дня. Как это удавалось ему, я не мог постичь, хотя смотрел на его работу. Уж достанется мне от моряков за это слово «пол». Ведь у них всякий пол называется палубой, даже дно трюма.

Судно должно прийти в иностранный порт точно в срок, определенный советским пароходством. Никто не станет ссылаться на мертвую зыбь или шторм. Теплоход шел своим курсом, и каждый выполнял то, что ему положено. В машинном отделении, где температура была 37 градусов, моторист Володя Алексашкин, пританцовывая, чтобы не потерять равновесия, умудрялся наливать масло в какую-то узкую горловину. Электрик Аркадий Шогенов, чтобы устранить неисправность в топовом фонаре, с непостижимой ловкостью взобрался на мачту и вместе с ней описывал немыслимые пируэты. Смотреть на него было страшно. Матросы красили шлюпки, плели маты, строгали доски, будто им было глубоко наплевать на бушующий океан. И он затих.