Артем Тарасов - Миллионер

Мне нашли на Царицынском стекольном заводе стеклодува Витю, который сказал, что знает секрет этого стекла от отца и деда. Витя согласился изготовить требуемые пятьсот фонарей, но поставил очень конкретные условия.

– Работать я буду только по субботам, воскресеньям и праздникам, – заявил он. – В выходные дни двойная оплата труда, по праздникам – тройная. И еще чтоб после каждой смены лично от начальства я получал бутылку водки…

Все его условия пришлось принять безоговорочно: Витя сроду не был партийным, а разговоры о Москве – столице нашей Родины, его волновали гораздо меньше, чем регулярная выпивка.

Витя тут же приступил к работе: он изготавливал тридцать шаров за смену, после чего вдрызг напивался. Я молил Бога, чтобы Витя не сломал ногу, не стал дебоширить и не попал в вытрезвитель…

Шары вывозились со стекольного завода грузовиками,

по десять-двенадцать штук за рейс. И вот за день до сдачи меня вызвал начальник объединения. Он нервно ходил из угла в угол, чего раньше за ним не замечалось, – и я сразу понял, что произошло ЧП.

– Завтра в девять утра товарищ Гришин будет лично разрезать ленточку, открывая пешеходный Арбат, – мрачно сказал шеф. – Я не знаю, умышленно или случайно вы сорвали выполнение задания, этим займутся в КГБ. Однако вашу дальнейшую судьбу предсказать нетрудно прямо сейчас, поскольку именно вы отвечали за снабжение Арбата, а не я.

Оказалось, именно в том месте, где Гришин должен был разрезать ленточку, у ресторана «Прага», не хватает двенадцати шаров…

Было шесть часов вечера, я звоню на Царицынский завод: все ушли, Витя в запое. И тут мне повезло: случайно я поймал девушку-учетчицу, которая уже собиралась домой.

Выслушав мою беду, она предложила продиктовать по документам, кто и когда забирал шары. У меня появилась какая-то надежда – ведь заказ был на 500 шаров, а требовалось только 460. Не могли же строители разбить столько шаров!

Эта девочка оказалась очень аккуратной: она записывала в своих тетрадках не только номера автомашин, вывозивших шары, но даже фамилии водителей.

Учетчица стала мне их диктовать – и вдруг обнаруживается несколько чужих машин, которые вывезли пятьдесят шаров неизвестно куда!

Я срочно связался с начальником объединения, он поставил на ноги московское ГАИ. В восемь вечера была вычислена организация, похитившая шары, – «Мосгорсвет»!

Все стало ясно: они отвечали за работу светильников и, видимо, решили, что шарики будут бить камнями или пойдут трещины от погоды, рано или поздно их придется менять – вот и надо под шумок умыкнуть некую заначку про запас.

Назавтра была суббота, начальника «Мосгорсвета» дома не оказалось. Он уехал на именины к тете в Тульскую область.

Через полчаса мой сотрудник уже мчался в автомашине с правительственным сигналом-кукушкой в деревню к тете начальника… Поздней ночью они возвратились с ним в Москву.

В шесть утра недостающие шары со склада «Мосгорсвета» под моим личным наблюдением были погружены на грузовик. В семь часов утра строители приступили к их установке. В восемь тридцать благополучно закончили.

А в девять Гришин разрезал ленточку и открыл реконструированный Старый Арбат!

Другая история тоже могла окончиться для меня весьма печально. По долгу службы каждое утро я должен был подписывать до пятидесяти писем, подготовленных сотрудниками отделов. Письма были стандартными, и я никогда в них не вчитывался, доверяя в целом сотрудникам управления, проработавшим там десятки лет.

И вот как раз перед Новым годом, 29 декабря, меня срочно вызвали к начальнику объединения, в кабинете которого находился сам начальник главка и два полковника КГБ.

Все сидели очень довольные, улыбались, шеф показал мне какую-то бумажку и спрашивает:

– Артем Михайлович, это ваша подпись?

– Наверное, моя, – говорю. – А в чем дело?

Начальник объединения, видимо, ждал, что я буду отказываться, и, поскольку этого не произошло, он обрадовался еще больше.

– Ну вот мы и нашли, кто виноват! – сказал один из полковников. – Вы прочтите письмо, товарищ Тарасов, и поедем на Лубянку…

Письмо было подготовлено кем-то из сотрудников отдела и содержало просьбу подписать акт о приемке объекта «Наука» условно, без аккумулятора, который будет поставлен позднее. Под таким названием обычно шли стройки, затеянные КГБ.

– Как вы понимаете, аккумулятор не поставлен и сдача объекта государственной комиссии сорвана по вашей вине.

– Мне надо прежде разобраться, – сказал я горбачевскую фразу, входившую в моду. – Четвертый квартал не закончился! До конца года есть еще два дня.

– Не уверен, что этого будет достаточно! – включился другой полковник.

– Посмотрим! – сказал я и выбежал из кабинета.

Дело оказалось еще сложнее, чем я предполагал. Требовался не простой аккумулятор, а танковый, выпускаемый на строго засекреченном военном заводе. Под такие аккумуляторы выдавались специальные фонды с грифом «Секретно». Проходили эти фонды через первые отделы предприятий, которые были в каждом учреждении и представляли низовую структуру КГБ на местах.

В нашем первом отделе работал чекист, с которым мне довелось несколько раз выпивать. Он относился ко мне с симпатией и, поскольку имел родственников в верхнем эшелоне КГБ, согласился узнать координаты директора завода, производящего танковые аккумуляторы. Фондов на их поставку, конечно, не было, и в конце года их просто негде было достать.

Я позвонил директору в Ульяновск. Через два дня начинались новогодние праздники, и на военном заводе все же несколько часов пили.

– Ничем не могу помочь, – сказал директор. – Вы же сами прекрасно знаете, что без фондов я отгрузить ничего не имею права! Под трибунал попаду!

– Ну что же мне делать – прилететь к вам ночью?

– Да что толку? Вас все равно не пустят в зону, а мне встречаться вне предприятия не положено…

Но, видимо, по моему упавшему голосу директор понял, что этот вопрос был для меня вопросом жизни и смерти. И говорит:

– Ладно, вы не отчаивайтесь. Тут у нас есть старый снабженец Рабинович, он что-нибудь придумает! Я сейчас с ним переговорю и вам перезвоню.

Я понимал, что шансов очень мало. Ведь любые советские предприятия не могли просто так продать даже никому не нужную продукцию. Были специальные организации, подчиненные Госснабу. Туда нужно было заранее сообщить, что у вас имеются излишки продукции и вы просите их помощи, чтобы куда-нибудь их сбыть. Как правило, на такие просьбы никто не реагировал: сотрудники и так получили зарплату, и лишняя работа была им абсолютно ни к чему. А на предприятиях образовывались залежи невывезенной продукции и неиспользованных материальных ценностей, которые назывались неликвидами.