Михаил Делягин - Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»

Могу привести конкретные примеры. В 1989 году западноевропейские инвесторы скупили сахарную промышленность Венгрии – и сейчас у Венгрии нет своего сахара. Потому что конкурирующую отрасль просто закрыли и забыли о ней навсегда.

Когда сейчас говорят, что у Венгрии безумный дефицит бюджета и страна не может бороться с этим дефицитом, потому что тогда у них будет безумная безработица, – нужно вспоминать, как иностранные инвесторы, скупив, просто закрыли значительную часть венгерской промышленности, чтобы избавиться от конкуренции с ее стороны.

Аналогичная ситуации сложилась в Латвии. Диктатор К. И. Ульманис, доведший свою страну до бурной радости по поводу введения в нее советских войск, демонстративно пил чай с тремя ложечками сахара: потому, что в стране было три сахарных завода, и он помнил о каждом из них. Это деньги, это рабочие места, это независимость.

Эти заводы успешно работали – и даже развивались – и при советской власти. Но, когда в Латвию пришли иностранные инвесторы, заводы были закрыты, а производство сахарной свеклы резко сокращено: никакому бизнесу, даже иностранному, не нужна конкуренция.

Таким образом, иностранные инвестиции – явление неоднозначное.

И здесь, как и везде в экономике, весь вопрос в регулировании. Поэтому, когда наши реформаторы приветствуют любые иностранные инвестиции как символ счастья, цивилизации и будущего прогресса, они, как минимум, подтасовывают факты. Исторически иностранные инвестиции приветствовались в нашей стране, чтобы получить лишнюю гарантию необратимости реформ. Грубо говоря, либеральные реформаторы затаскивали в Россию глобальных инвесторов, которые обладали огромным влиянием, чтобы сделать их своими политическими заложниками и превратить их в своих защитников как в мире, так и внутри России. Чтобы любые проблемы либеральных реформаторов означали для глобальных инвесторов прямые убытки. Это был стратегический и политический замысел: к экономике он имел небольшое отношение.

Теперь к распространенному мифу о том, что иностранные инвестиции обеспечивают-де передачу сверхсовременных, передовых технологий.

В 1990 году был проведен тщательный международный аудит такого замечательного предприятия, как «ЗиЛ». Это была заря новой эры, все пылали энтузиазмом, все верили в лучшее. И вот западные консультанты, тщательно исследовав этот завод, о котором мы привыкли говорить исключительно в нецензурных терминах, пришли к выводу, что там стоит хорошее оборудование, он намного превышает западные фирмы по качеству персонала, а единственная проблема – это плохое управление. Это естественно, потому что маркетингу никто не учил, управление было ориентировано под централизованно планируемую экономику.

Иностранные инвестиции, хоть и не в обещанных масштабах, но пришли, – и сегодня ситуация иная. Найти у нас квалифицированного рабочего крайне тяжело. Найти приемлемое оборудование тоже – и иностранные инвестиции мало помогли этому процессу. Мы видим, что едва ли не единственная технология, которая была передана в полном масштабе и повсеместно, – это технология завязывания галстуков менеджерами среднего звена. Где-то передача технологий была, где-то нет, но обычно передача технологий осуществлялась в лучшем случае путем продажи готового оборудования с уничтожением соответствующих российских производств.

Так что, к сожалению, в отношении иностранных инвестиций у нас очень много необоснованного оптимизма и очень мало понимания того, что глобальные инвестиции, вообще говоря, являются элементом глобальной конкуренции. Если глобальный инвестор покупает у вас завод, даже иностранный, то этот завод больше не ваш. И он, может быть, при определенной ситуации даже перестанет платить вам налоги. Потому что есть система вывода собственности в офшоры, при которой минимизируются налоги, выплачиваемые на данной территории. То есть вместо полноценного завода, который дает вам рабочие места, налоги и прибыль, вам остаются только рабочие места.

Если у вас состояние социальной катастрофы, вам выбирать не приходится. То есть я допускаю, что в начале 1990-х годов действительно выбирать не приходилось: придите хоть кто-нибудь, дайте хоть что-нибудь, мы отдадим все. Эта логика неправомерна, но она была понятна в состоянии катастрофы.

Но что за катастрофа происходила у нас на протяжении всех 2000-х годов, которые называются тучными, щедрыми и богатыми,что официально воспроизводилась и воспроизводится логика, будто иностранный инвестор – наше все?

И когда руководство России в разы сокращает перечень стратегических предприятий, оно при этом еще извиняется, что какие-то предприятия признаются стратегическими. Напомню, у нас в 1990-е годы была попытка приватизации заводика, который производил шифровальную технику для наших спецслужб. Причем приватизация производилась израильской фирмой. Произошел грандиозный скандал, поэтому приватизация не удалась. Но вообще-то говоря, если бы скандала не было, то все было бы нормально. У нас немало ситуаций, когда приватизация такого рода удавалась.

Россия стремительно движется к состоянию Африки. В недрах этого континента тоже много полезных ископаемых – только населению Африки от богатств ее недр почему-то почти ничего не достается: основная часть недр принадлежит иностранным инвесторам. Там люди начинают умирать с голоду или устраивать революции, когда цена на пшеницу подскакивает на 10 %.

Термин «враг» ушел в прошлое вместе с холодной войной. Нет больше маньяков, которые хотят нас убить, потому что мы коммунисты, или, например, славяне, или, например, русские, или, например, они думают, что мы ходим по улицам заснеженной Москвы в обнимку с пьяными медведями и кагэбэшниками. Маньяки кончились. Никто не уничтожает народы из ненависти. А вот если существование народа мешает повысить рентабельность бизнеса с 10 до 15 % – такой народ уничтожается. Не потому, что его кто-то ненавидит, а потому что он мешает. Мы живем в стране, которой принадлежит от 16 до 22 % мировых богатств, а наш народ составляет менее 2 % населения Земли.

Давайте представим ситуацию. Есть Земля, есть какое-то количество богатств. Нам принадлежит 16 %, а нас всего 2 %. Знаете, в такой ситуации приходится очень сильно крутиться, чтобы сохранить хотя бы эти богатства. Не потому, что нас кто-то не любит. Просто прибыльность глобального бизнеса проще всего повысить именно за наш счет. Есть комбинат «Норильский никель», который дает огромную прибыль. Вопрос: кому будет принадлежать эта прибыль – российскому народу, российской бюрократии, человеку, который вовремя приватизировал этот завод, или глобальному бизнесу? И когда глобальный бизнес говорит, что хотел бы повысить норму прибыльности за счет завода, это не война, это не враги – это конкуренция.