Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Сенсации. Антисенсации. Суперсенсации

Марина Ивановна ошиблась на один год. Эфрон был завербован НКВД в 1931 году. Об этом сказано в справке, подготовленной в 1956 году следственным управлением КГБ СССР, когда шла реабилитационная проверка обоснованности вынесения Эфрону приговора.

Справка содержит немало интересного. В частности, в ней сказано о том, что Эфрон «работал по освещению» евразийцев, белоэмиграции, по заданию органов вступил в русскую масонскую ложу «Гамаюн». В течение ряда лет Эфрон использовался как «групповод и активный наводчик-вербовщик», при его участии органами НКВД были завербованы многие белоэмигранты. В Советском Союзе он проживал под фамилией Андреев и находился на содержании НКВД, но фактически после возвращения в Москву на секретной работе не использовался.

Эфрона подозревали в двойной игре. Было предположение, что он одновременно работал и на французскую разведку. Потом круг иностранных спецслужб, с которыми он сотрудничал, значительно расширился. Его обвинили в связях с английской, польской и белоэмигрантской разведками, приплюсовали контакты с троцкистами. Вспомнили и белогвардейское прошлое на юге России.

Сломался на допросах вернувшийся из эмиграции П. Н. Толстой — племянник писателя Алексея Толстого: «Я признаю себя виновным в том, что с 1928 года являюсь членом белогвардейской так называемой „Евразийской“ партии, работающей в контакте и по заданию французской разведки и одновременно субсидирующейся английскими финансовыми кругами. Я виновен в том, что с 1932 года являюсь агентом французской разведки, будучи завербован ее резидентом — белоэмигрантом Эфрон Сергеем Яковлевичем, находившимся в Париже. Я виновен далее в том, что по указанию того же Эфрон в 1933 году приехал в СССР для ведения шпионской работы…»

Со дня ареста и до последнего допроса 5 июля 1940 года Эфрона допрашивали 17 раз. Его попытки опровергнуть обвинения в шпионаже показаниями о своей многолетней работе на НКВД следователей не заинтересовали.

В приговоре военной коллегии Верховного Суда СССР Эфрон проходил как лицо без определенных занятий. В последнем своем слове он отрицал причастность к шпионажу, заверял, что был честным агентом советской разведки и что вся его деятельность с 1931 года была направлена в пользу Советского Союза.

Предъявлялись ли Цветаевой какие-либо обвинения? Опять же, к Берии напрямую обращалась. Она что, знала его лично?

Ясности на этот счет нет до сих пор. Хотя откуда она могла его знать? Приехала в Москву в 1939 году, а выехала из России в 1922-м. Вообще-то бросается в глаза, что следствие не особенно активно пыталось выяснить, была ли вовлечена Цветаева в антисоветские организации, в которых участвовал ее муж. Может, потому, что проходившие по этому делу, в частности племянник Алексея Толстого, свидетельствовали: она поэтесса, не больше, и в голове у нее хаос. Правда, печаталась она в разнообразных белоэмигрантских изданиях, дружила с евразийцем Д. Святополк-Мирским, писала поэму о расстреле Николая II, не преминул уточнить обладавший прекрасной памятью графский племянничек.

Из протокола первого допроса Сергея Эфрона:

— А какую антисоветскую работу проводила ваша жена?

— Никакой антисоветской работы моя жена не вела. Она всю жизнь писала стихи и прозу. В некоторых своих произведениях она высказывала взгляды несоветские.

— Не совсем это так, как вы изображаете. Известно, что ваша жена проживала с вами совместно в Праге и принимала активное участие в издаваемых эсерами газетах и журналах. Ведь это факт?

— Да, это факт. Она была эмигранткой и писала в эмигрантские газеты, но антисоветской деятельностью она не занималась.

— Непонятно. С неопровержимостью доказано, что белоэмигрантская организация на страницах издаваемых ею печатных изданий излагала тактические установки борьбы против СССР. Что могло быть общего у человека, не разделяющего этих установок?

— Я не отрицаю того факта, что моя жена печаталась на страницах белоэмигрантской прессы, однако она никакой политической антисоветской работы не вела.

— В таком случае объясните причины столь внезапного вашего перехода на советские позиции, учитывая, что до 1929 года вы являлись активным противником советской власти, а с 1929 года превратились в ее сторонника?

— Я должен сказать, что это всецело произошло не сразу, а с постепенностью, о которой я указывал в своих ответах. Я говорю, евразийцы, в частности их «левая» группа, были еще до 1929 года до некоторой степени просоветской группой.

— Но ведь из ваших же ответов видно, что это не совсем так. Евразийцы в антисоветских целях переправляли нелегальную литературу в СССР с целью пропаганды своих взглядов. Вы же заявляете о том, что евразийская организация воспитывала людей в просоветском духе?

— На определенном этапе своего развития евразийцы не могли уже удержаться на прежних позициях и скатывались либо к фашизму, либо к принятию советской платформы.

Вот еще любопытная, неизвестная у нас подробность: в эвакуации на Цветаеву «выходили органы», предлагали ей «помогать». Она якобы с возмущением отказалась. А по записанному Вероникой Лосской свидетельству Марии Сергеевны Булгаковой, Цветаева в Чистополе обратилась к какому-то энкавэдисту за помощью или даже работала у него. Но он, узнав, что она из «неблагонадежных», в работе ей отказал, хотя предложил деньги, которые она не взяла. Об этом рассказывает Вероника Лосская в вышедшей в США книге «Марина Цветаева в жизни».

В книге такая версия смерти поэтессы: виновата вовсе не советская власть, а сын Цветаевой. Собраны намеки на противоестественные чувства Марины Цветаевой к сыну, а также на увлечение хозяином дома, в котором она жила, будучи в эвакуации в татарском городе Елабуге, — сын так похож на Арсения Тарковского!

По свидетельству Бориса Пастернака, сын Цветаевой был красивый, избалованный, не по летам развитый мальчик. Наверное, он томился в Елабуге после Европы. И вот однажды Марина ему сказала: «Мур, я стою помехой на твоем пути, но я этого не хочу, надо устранить препятствие».

Мур ответил: «Об этом надо подумать», — и ушел гулять. Когда он вернулся, он нашел мать повесившейся. Она оставила предсмертное письмо со словами: «Мурлыга, прости меня». И дальше: я больше не могу, я больной человек, так лучше, дальше было бы хуже.

По рассказам разных людей, Мур на похороны матери не пошел. Он сразу уехал на фронт и пропал без вести.

Литература и разведагентура — едины! Разведчицей — полковником госбезопасности — была знаменитая детская писательница Зоя Воскресенская, чекистом — веселый одессит Исаак Бабель, в «Смерше» служил замечательнейший наш «деревенщик» Федор Абрамов. Вот только кто у кого берет сюжеты: литература у разведагентуры или наоборот, как в случае с Цветаевой и ее мужем?